Часть II. Появление национально-патриотических идеологических течений и политических партий как самостоятельной общественной силы. 

Глава I. Эволюция КПСС от «партии мировой революции» к «партии государственных интересов». 

Феномен национал-патриотизма 90-х гг.. был бы совершенно непонятен без изучения того пути, по которому прошла победившая в октябре 1917 г. партия. Собственно говоря, более чем семь десятилетий крайне жесткого правления с массированной пропагандой марксистско-ленинской идеологии среди всех слоев советского общества не могли не оставить следа в лексике, менталитете, методах организационной работы у правых, среди которых абсолютно все родились при Советской власти.

Но на правых КПСС оказала также и идеологическое влияние. Как бы ни ругали бы патриоты семь десятилетий советской истории, какие бы страшные цифры жертв репрессий не приводили, но любой достаточно честный патриот не может не признать, что Российская Империя никогда не достигала такой политической, военной, экономической мощи, как Советский Союз. Другое дело (и здесь критика с позиций русского национализма справедлива) - цена успехов советского периода часто была неоправданно высока и это надломило силы народа. И, что еще более существенно, государствообразующая русская нация оказалась донором как других братских советских народов, так и всего «социалистического содружества».

В результате  русские жили едва ли не хуже всех в советской стране. Одновременно русские оказались самой денационализированной нацией в СССР, во многом забывшей свои корни, традиции, сам дух русскости. Все это не могло не проявляться на рубеже 80-90-х гг.., когда широкие массы русских оказались особенно подвержены либерально-западнической идеологии, поскольку советская система ценностей оказалась надолго дискредитированной, а национальные русские традиции были основательно забыты. Не случайно также, что после быстрого кризиса либерализма патриотическая оппозиция остается раздробленной, поскольку до сих пор патриоты спорят о том, на какой исторический образец России им ориентироваться. Если в странах Восточной Европы и некоторых бывших республиках СССР после крушения власти компартий большинство нации склонялось к восстановлению докоммунистического традиционного порядка вещей, то в России эпоха правления коммунистов сама является самой глубокой традицией и восстановление дореволюционной России выглядит совершенной утопией. Отсюда же проистекает та своеобразная любовь-ненависть белой оппозиции к советскому периоду русской истории и конкретно к наследнице СССР - компартии РФ (КПРФ). Национал-патриоты не могли обойтись без антикоммунистической риторики, чтобы подчеркнуть свое отличие от коммунистов, но с другой стороны, как советские люди, национал-патриоты не могли не признать хотя бы некоторые достижения СССР и поэтому сочетание портретов Николая II-го и Сталина на одном митинге в руках активистов одной партии давно не вызывает удивления. КПРФ, эта Великая Старая партия России, вызывает у национал-патриотических партий комплекс подростка, желающего самоутвердиться перед взрослыми, но не знающего, как.   Со своей стороны КПРФ, отягощенная воспоминаниями о прошлом величии КПСС, усваивая часть партийного багажа русских правых прошлого и современности, не может отказаться от многих идейных положение раннего большевизма в пользу национализма. В какой-то степени современные коммунисты оказались в положении правых начала ХХ-го века, также не могущих отказаться от монархизма, который был краеугольным камнем идеологии.  Поэтому между коммунистами и национал-патриотами, при всех взаимных антипатиях, не мог не возникнуть определенный союз в борьбе против общего врага. В основу союза лег принцип «враг моего врага -мой друг», но и определенную идейную близость также нельзя отрицать. Но как же могло сложиться такое совершенно немыслимое в 1918 г. единение левых (красных) и правых (белых)? Для ответа на этот вопрос необходимо сделать экскурс в историю красной партии.

Две партии в одной.

Социал-демократическая партия, из радикального крыла которой родился большевизм, возникла как ультралевая и ультразападническая партия, ориентированная на мировую революцию, центром которой должны стать передовые страны Запада. Относительно собственной страны у первых русских марксистов преобладал национальный нигилизм. В теоретических произведениях левых радикалов просто невозможно встретить словосочетание типа «национальные интересы России», зато постоянно напоминалось об отсутствии пролетариата Отечества. Хотя подобные настроения вообще были характерны  для всего социал-демократического движения ХIХ века, но русские революционеры-марксисты, кажется, собирались превзойти всех в своем гиперинтернационализме.

Однако по мере того, как марксистские кружки начинали приобретать определенное влияние на трудящихся и превращаться в организованную партию, в ней начало постепенно складываться особое течение, или партия внутри партии. Речь здесь идет не о различиях между большевиками и меньшевиками, расходившихся по причине разной интерпретации марксизма. Просто в рядах партии с момента ее основания наряду с интернационалистской ортодоксально-марксистской частью сложилась еще и партия внутри партии, которая, борясь за победу социалистической революции, не собиралась уничтожать Россию. Скорее напротив, ликвидация социальных язв и пороков царской России должна была придать обновленной стране новый взлет.

Несколько упрощая, можно сказать, что от возникновения и до второй половины 30-х гг.. партия большевиков состояла из двух партий  - партии мировой революции и партии борьбы за социальную справедливость. Первую из них составляли «литераторы», в основном евреи (но отнюдь не только они) - блестящие ораторы, знатоки марксизма, крупные теоретики. Символом и лидером этой партии был Л.Д.Троцкий, для которого Россия была «вязанкой хвороста для костра мировой революции». Активное участие «литераторов» в революционном движении сводилось к теоретическим дискуссиям в кафе на берегу Женевского озера, участию на конгрессах II-го Интернационала и писанию теоретических статей.

Но главную роль в победе большевизма сыграла вторая партия - партия борьбы за социальную справедливость, состоящая из «комитетчиков», т.е. работников подпольных партийных комитетов внутри Российской Империи, профессиональных революционеров в буквальном смысле этого слова. Усвоив марксизм на уровне набора  лозунгов, действуя в гуще народных масс, подпольщики-«комитетчики» знали заветные чаяния трудящихся и умели обращаться к ним, поскольку сама специфика подпольной работы требует этого. Кстати, это умение почти полностью отсутствовало у «литераторов», весь контакт которых с пролетарской средой сводился к связям с отдельными представителями рабочей элиты, усвоившими марксизм. Именно «комитетчики» вынесли на себе всю тяжесть подполья, завоевания масс и в конечном итоге и осуществили революцию. Словом, без «комитетчиков» все «литераторы» так бы и остались сектой эмигрантов, как это было с группой Г.В.Плеханова.

Главную роль в единстве большевистской партии сыграл ее лидер - В.И.Ленин, бесспорный вождь и для «литераторов», и для «комитетчиков» ( что само по себе является свидетельством политического таланта Ленина). Будучи сам «литератором» (что он честно указа в своей анкете члена партии), Ленин был не только теоретиком, отличавшимся яркостью стиля, но и выдающимся организатором, способным координировать и направлять деятельность подпольных комитетов. Вся теоретическая и публицистическая деятельность Ленина была подчинена одной конкретной задаче - взятию власти партией рабочего класса, что выгодно отличало его от других марксистских публицистов в партии меньшевиков и II-го Интернационала, тяготевших к чистой теории. Таким образом, Ленин был именно тем лидером, который оказался нужным всем в революционном марксистском движении и который мог привести его к победе. Именно в этом величие Ленина как политика, а вовсе не его неких сверхъестественных способностей, как это объясняли его бесчисленные советские и зарубежные апологеты.

Позиция Ленина по национальному вопросу хорошо известна и мы не будем на ней подробно останавливаться. Скажем лишь, что при всей своей ненависти к старой монархической России и особенной чуткости к удовлетворению прав нацменьшинств за счет великороссов, Ленин все же говорил о национальной гордости великороссов и о наличии в каждой нации той культуры, которую надлежит развивать и далее, хотя и считал, что «лозунг национальной культуры есть буржуазный (а часто и черносотенно-клерикальный) обман. Наш лозунг есть интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения».[1]

Будучи гениальным тактиком, Ленин обладал способностью выдвигать нужные лозунги и уметь идти на компромиссы даже с «мелкобуржуазной массой». Не случайно после взятия власти,  в условиях начавшегося немецкого вторжения именно Ленин написал воззвание «Социалистическое Отечество в опасности!» В ходе Гражданской войны Ленин неоднократно обращался к патриотическому чувству рабочих и крестьян.

Конечно, преувеличивать патриотизм Ленина и партийного руководства времен Революции и Гражданской войны все же не стоит. Одной из причин конфликта большевиков со своими союзниками - левыми эсерами, наряду с элементарной борьбой за власть, был патриотизм последних, что особенно проявилось в период Брестского мира. Левые эсеры, как и положено народнической партии, хотя также не грешили национализмом, но все же стояли за особый национальный путь русской крестьянской социалистической революции. Рано или поздно они вступили бы в конфликт с партией, руководство которой было готово пожертвовать Россией в интересах мировой революции. Брестский мир, который можно назвать пактом Ленина-Гинденбурга, левые эсеры совершенно справедливо расценивали как акт национальной измены и выступили против недавнего своего союзника с оружием в руках.

Ленин достаточно откровенно объяснил суть конфликта большевиков с левыми эсерами в статье, посвященной памяти умершего в ссылке после подавления июльского 1918 г. левоэсеровского мятежа в Москве бывшего наркома почт и телеграфов, члена ЦК левых эсеров, П.П.Прошьяна (1883-1918): «Полное расхождение принес Брестский мир, а из расхождения, при революционной последовательности и убежденности Прошьяна, не могло не произойти прямая, даже военная борьба.... Но пример Прошьяна показал мне, как глубоко, даже в наиболее искренних и убежденных социалистах из левых эсеров, засел патриотизм, (выделено Лениным - авт.), -  как разногласия в общих основах миросозерцания с неизбежностью проявили себя при трудном повороте истории. Субъективизм народников привел к роковой ошибке даже лучших из них, которые дали ослепить себя призраком чудовищной силы, именно германского империализма. Иная борьба против этого империализма, кроме романтической, и притом непременно в данную минуту, без всякого учета объективных условий нашего и международного положения, казалось с точки зрения долга революционера прямо-таки недопустимой».[2]

Заметим однако, что Ленин все же упор в своей критике сделал не на самом левоэсеровском патриотизме, а на неуместности авантюристической повстанческой войны с немцами без учета внутри- и внешнеполитических факторов. Т.е. Ленин и здесь остался верен своему тактическому чутью.

Как видим, партия большевиков благодаря своей организованности, сочетанию марксистского фанатизма с поистине макиавеллиевским прагматизмом в вопросах тактики, руководимая талантливым лидером, смогла привлечь на свою стороны широкие массы и в условиях всеобъемлющего кризиса российского общества оказалась единственной организованной силой, способной взять власть в стране всерьез и надолго.

Революционный реставратор. 

«Национальное углубление» революции, котором говорили и мечтали Н.В.Устрялов, сменовеховцы и др. деятели как в эмиграции, так и внутри России, действительно произошло, хотя не так быстро и не в такой форме, как предполагали национал-максималисты. И связано это, как и многое другое в жизни страны, с именем И.В.Сталина.

Один из деятелей революции, призванной «отречься от старого мира» оказался весьма традиционным правителем, полностью соответствующим народному монархизму. Когда В.В.Шульгин говорил о том, что большевики подготовляют пришествие самодержца всероссийского, он, вероятно, надеялся на реставрацию традиционной монархии, осуществленной выдвиженцами революции, на какого-нибудь русского генерала Монка. В действительности пришествие самодержца всероссийского произошло несколько иначе.

Самодержавие в России всегда было более широким понятием, чем просто монархическая форма правления или даже абсолютная монархия. Самодержавие означает полную независимость Верховной власти от каких-либо зарубежных сил, отсутствие любой, даже формальной разновидности вассальных отношений применительно к загранице. Самодержавие означает также неделимость власти, отсутствие всяких «ветвей» ее. Отсюда же логически вытекал и неправовой характер русского государства. Взаимодействие между властью основывались не на четко фиксированных юридических нормах, а на распределении повинностей в соответствии с государственными нуждами. Это приводило еще к одной характерной особенности самодержавия - служилому характеру сословий.

И наконец, русское самодержавие всегда имело сакральный, священный характер. Стоявший на самом верху пользовался у основной массы населения религиозным почтением. Десакрализация монархии при Николае II-ом («падение великого фетиша», как писал в 1905 г. В.В.Розанов) стала не меньшей причиной событий 1917 г., чем все социальные и экономические проблемы (как аналогичным образом крушении СССР не было бы возможным без потери авторитета правящей партией с ее маразматическими генсеками).

Но если прекратила свое существование русская монархия, то это не означает, что вместе с ней должно было исчезнуть самодержавие. Скорее напротив, новые стоящие перед Россией задачи могла решить только национальная диктатура, или, образно говоря, самодержавие в новой форме

Собственно, уже Ленин был в народном восприятии добрым «мужицким» царем, радеющем о всеобщем благе. Сам его облик, напоминающий обычного мужика, одетого по-городскому, монголоидные черты его лица (что свидетельствовало о том, что Ленин не «жид»), ясная и логическая речь, и в целом поразительная притягательная сила, приводили к тому, что большевизм после взятия власти оказался сосредоточен на фигуре вождя в представлении широких, только что приобщившихся к политике масс. Сама большевистская партия с 1903 г. , с момента возникновения, выглядела как сплоченное вокруг лидера движение, а после Октябрьской революции для большинства сторонников Советской власти марксизм оставался малопонятной идеологической системой, зато Ленин был олицетворением революции и всего того светлого будущего, которое будет ее результатом.

Можно вспомнить наиболее прославленных красных полководцев Гражданской войны. Чапаев, Буденный, Щорс, Котовский менее всего были похожи на партийных активистов. Это просто атаманы восставшего народа, уверовавшие в Ленина как в доброго царя. Как своим партбилетам они относились как к простой формальности. Именно такие красные комбриги, комдивы и командармы могли вести в бой русских людей в красноармейской шинели. Не случайно они стали героями народных песен.

Все несправедливости и преступления нового времени часто в народном сознании приписывались Троцкому и другим «ближним боярам», обманывающим вождя или неправильно выполняющим его волю. Обратим внимание на то, что все «неправильные» коммунисты (отличающиеся, в крестьянском представлении от большевиков) принадлежали к внутренней партии литераторов-интернационалистов.

Однако после того, как отгремели потрясения революционных лихолетий и было вчерне создано новое государственное устройство, Ленин умер. Как ни цинично это звучит, смерть вождя революции последовала вовремя, поскольку на место революционной героики должны были придти более прозаичная работа по укреплению государственности. Заниматься же этим довелось другому вождю.

Уже неоднократно упомянутый В.В.Шульгин, умный, наблюдательный и откровенный, нелегально посетив Советскую Россию после смерти Ленина на основании путевых впечатлений в своей книге «Три столицы. Путешествие в Красную Россию» пришел к такому выводу: «Власть есть такая же профессия, как и всякая другая. Если кучер запьет и не исполнит своих обязанностей, его прогоняют.

Так было и с нами: классом властителей. Мы слишком много пили и пели. Нас прогнали. Прогнали и взяли себе других властителей, на этот раз «из жидов». Их, конечно, скоро ликвидируют. Но не раньше, чем под жидами образуется дружина, прошедшая суровую школу. Эта должна уметь властвовать, иначе ее тоже «избацают».

Социализм как способ экономической модернизации.

Основная задача, стоявшая перед Россией в те годы была неизменна - задача выстоять. В ХХ-ом веке о военной мощи страны судят не по численности ее армии, а по промышленному и научному потенциалу. В 20-ые гг.. положение России в этом плане было далеко не блестяще. Хотя к 1914 г. Россия занимала 5-ое место среди промышленно развитых стран мира и имела невиданные темпы промышленного роста, однако ее промышленный уровень явно не соответствовал потенциальным возможностям.

Затем, после революции ситуация еще более ухудшилась. Напомним, что наиболее промышленно развитые регионы России - Польша и Финляндия, - отделились, временно отпали Прибалтика, Западная Белоруссия, Западная Украина и Бесарабия. Две войны - первая мировая и Гражданская, нанесли стране огромный ущерб. Как всегда, в войнах лучшие гибнут первыми, и поэтому  нет критерия, по которому мы могли бы оценить, что значит гибель 27 млн. Человек за 1914-1923 годы. Материальный ущерб также был колоссален - страна потеряла 40 % своего национального богатства.

Итак, надо было заниматься делом - форсированной индустриализацией, в противном случае Россия как государство было обречено на гибель. И решающую роль в индустриализации играл фактор времени. Общеизвестны слова Сталина, сказанные им в речи от 4 февраля 1931 г.: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Сталин сделал вывод, отталкиваясь от этого факта, что России надо было ускоренно пройти стадию промышленной модернизации, которую она не успела осуществить к 1914 г., от уровня которой она к тому же была отброшена на десятилетия назад войнами и революциями. И решающую роль в индустриализации должно было сыграть государство.

Роль государства была ведущей, как мы уже отмечали выше, и при Витте, и при Столыпине. Даже если предположить, что в Гражданской войне победили бы белые, то им бы все равно пришлось бы решать те же задачи, что и Сталину, и при этом весьма схожими методами. Наша страна пережила бы весьма длительный период диктатуры, наподобие режима Франко в Испании или Пиночета в Чили. «Белой» русской власти по-большевистски пришлось бы аннулировать долги царского правительства, без чего не могло быть и речи об экономической независимости России. Российская буржуазия, не способная осуществить индустриализацию и до революции, даже в случае сохранения своей собственности, в «белой» России все равно занимала бы подчиненное государству место в экономической жизни страны. Вероятно также, что режим белых оказался бы в международной изоляции и все «передовое общественное мнение» отвергло бы Россию за ее «реакционность» и «удушение прав и свобод русского народа». И без сомнения, наши ближайшие соседи попытались бы смять Россию: белую или красную.

Сталин и его партия имели то неоспоримое преимущество, что идея социализма, отрицающая частную собственность, давала возможность государству сконцентрировать в одном кулаке все людские и материальные ресурсы и позволяла бросать их на создание новых отраслей промышленности, заводов, шахт, стратегических дорог, не считаясь с заграницами. Уровень развития производительных сил к рубежу 20-30-х гг.. позволял достаточно эффективно планировать подъем наиболее важных для страны производств. В условиях, когда стране требуется создание новых предприятий, способных выпускать нужную государству продукцию, и не обязательно способных давать прибыль, вряд ли что-нибудь может быть эффективней плановой системы. С помощью плана выбирались из «великой депрессии» практически все западные страны. Экономическая централизация, которая вполне могла игнорировать и священную частную собственность, была осуществлена еще в годы первой мировой войны почти во всех воюющих странах и особенно широко в Германии, что во многом помогло ей выдержать четыре года войны в условиях морской блокады и ограниченности собственных ресурсов.

Вывод напрашивался сам собой: России жизненно необходимо было осуществить экономический взлет, опираясь на собственные силы при максимальном сроке. Реальной альтернативой индустриализации по-сталински не существовало. Другие лидеры могли привнести в экономическую модернизацию те или иные оттенки, меньшую или большую волю, жестокость и последовательность, но в целом индустриализация состоялась бы именно так, как она и состоялась.

Проводилась она под лозунгами победы социализма в одной отдельно взятой стране, но в сущности речь шла о преодолении отсталости страны экстраординарными методами национальным лидером, напоминавшим деятельность Петра Великого. О царе-реформаторе Сталин вспомнил, выступая 19 ноября 1928 г. на Пленуме ЦК ВКП(б): «Она, эта отсталость, чувствовалась как зло и раньше, в период дореволюционный, когда Петр Великий, имея дело с более развитыми странами на Западе, лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения армии и усиления обороны страны, то это была своеобразная попытка выскочить за рамки отсталости».

Да, действительно многое роднит Сталина с Петром. И тот и другой делали великое дело хозяйственной модернизации, не считаясь ни с чем. И тот и другой подняли Россию на уровень одной из ведущих держав мира. И тот и другой отразили чужеземные вторжения. И тот и другой были антихристами для очень многих собственных подданных. И Петр и Сталин достигли феноменальных успехов за счет крестьянства. Напомним, что эпоха Петра - апофеоз крепостного права, а время Сталина - его фактическое возрождение. Когда крестьяне стали «крепки» к своим колхозам. Петр закрепостил все сословия, включая дворянство, заставив его служить, Сталин также подчинил и заставил служить собственное дворянство - партию.

Так что не будем обманываться на счет трескучих лозунгов и «измов» сталинского времени. Через 200 лет после Петра перед Россией встали похожие задачи. Решать из пришлось Сталину, с применением конечно, технических  решений ХХ-го века. Эти же задачи пришлось бы решать, лучше или хуже, любому другому национально мыслящему лидеру и партии в России. Идеи социализма сыграли такую же роль в мобилизации масс при Сталине, как ссылки на «правду воли монаршей» при Петре I. Многие противники Сталина по сию пору обвиняют его в  цинично-прагматичном отношении к марксизму-ленинизму, совершенно служебному отношению к официальной идеологии. В действительности обвинять Сталина в нарушении марксизма так же нелепо, как обвинять Петра I-го в откровенно утилитарном подходе к официальной церкви.

Помимо Петра Великого, очень многое роднило Сталина с другим знаменитым и противоречивым персонажем русской истории - Иваном Грозным, знаменитым не только террором по отношению к «изменникам-боярам», но и взятием Казани.

После этого вряд ли будет удивительным то, что именно романы и кинофильмы об этих правителях стали одними из выдающихся произведений культуры сталинской эпохи.

Как бы то ни было, сочетание искреннего энтузиазма масс с мощным репрессивным аппаратом НКВД привело к экономическому чуду. Период 1929-39 гг.. оказался временем феноменального экономического подъема, осуществленного в напряженной мировой обстановке, без всякого внешнего финансирования. Сталин, выступая с докладом об итогах выполнения первой пятилетки, не стал оглушать слушателей обилием цифр, как это любили делать последующие генсеки. Сталин просто констатировал факты: «У нас не было тракторной промышленности. У нас она теперь есть. У нас не было автомобильной промышленности. У нас она теперь есть. У нас не было станкостроения. Теперь оно у нас есть.»

Социализм же так и остался технических способом пропаганды и мобилизации масс. Он сохранял свою эффективность почти 40 лет после Сталина. 

Собирание земель, или русская реконкиста. 

Нигде, пожалуй, так ярко не проявилось чувство исторической преемственности Сталина, как в его внешней политике. И нигде Сталин не мог похвастаться такими успехами. А ведь действовать приходилось в сложнейших условиях. Напомним, что результатом политических потрясений времен революции было не только отпадение обширных территорий, но и крайняя уязвимость основных земель, оставшихся в составе СССР. Финская граница проходила в 32 км. от Ленинграда, польская - в 10 км. от Минска и немногим более 100 км. от Одессы. Более неприятного геополитического положения у нашей страны не было с XVII века. (Впрочем, в наши дни Российская Федерация отличается еще большей уязвимостью со всех сторон.)

В этих условиях Сталин проводит внешнюю политику, руководствуясь пословицей: «С волками жить - по-волчьи выть». Быть в таких условиях, в таком окружении идеалистом, пытающимся стать святее папы римского, значило быть политическим самоубийцей. Но Сталин был реалистом. В течение всего первого десятилетия пребывания у власти он ведет внешнюю политику, направленную на укрепление международного мира и безопасности. Сталин понимал, что пока не доведена до конца индустриализация и перевооружение армии, для страны губительная любая локальная война даже со своими ближайшими соседями типа Польши или Румынии, тем более, что такая война быстро перейдет в большую войну с ведущими западными странами. Поэтому можно считать борьбу за мир и коллективную безопасность совершенно искренней, честной его политикой.

Между тем тучи над Европой сгущаются, в Германии к власти приходит Гитлер. Всего за несколько лет, без единого выстрела, Гитлер переигрывает Первую Мировую войну, разорвав в клочья всю Версальскую систему послевоенных международных соглашений, а затем, не переводя духу, приступает к перекройке европейских территорий, далеко выходя за линии границ 1914 года. Западные демократии играют с Германией в поддавки, почти так, как недавно играл с Западом Горбачев, сдавая одну позицию за другой. Осенью 1938 г. английские и французские лидеры сдают Гитлеру Чехословакию, единственную страну Восточной Европы, где существовала демократическая парламентарная форма правления, и к тому же самую промышленно развитую страну региона. Запад умывает руки, а чехи без всякого сопротивления дают себя разделить Германии, Венгрии и Польше (год спустя и саму Польшу поделят!).

Закономерен вопрос: нужно ли было и дальше добиваться союза  с такими «демократиями», или переориентировать внешнеполитический курс, зная, что война с Гитлером неизбежна и что демократические страны, если они уцелеют, сами будут набиваться нам в друзья. То, что сделал Сталин 23 августа 1939 года, есть образец гениальности (не побоюсь этого слова!)  во внешней политике.

Подписание поздней ночью 23 августа 1939 г. советско-германского Договора о ненападении, который называют пактом Молотова-Риббентропа, разом изменило положение в Европе. Дело заключалось не в том, что Вторая Мировая война стала неизбежной (она все равно началась бы, причем именно в 1939 году), а в изменении условий вступления СССР и Германии в войну. Западные демократии, делая постоянные уступки (причем исключительно за чужой счет, сдавая Гитлеру австрийцев, чехов, поляков), рассчитывая натравить Германию на нашу страну, вдруг поняли. что договориться можно и за их счет тоже и что теперь воевать с немцами придется им одним, были просто в ярости. Не случайно именно пакт Молотова-Риббентропа ставится Сталину  в вину как его величайшее преступление, которое затмевает его прочие грехи. Запад оказался в положении карточного шулера, рассчитывавшего обчистить своего партнера - Россию и вдруг увидевшего, что Сталин еще более ловкий игрок, у которого к тому же сильные козыри.

Для Сталина советско-германский пакт мог служить своеобразным реваншем за другой советско-германский договор - Брестский мир. Тогда, в 1918 г., по пакту Ленина-Гинденбурга Россия пережила величайшее унижение. От нее отторгли Прибалтику (где немцы создали марионеточные «государства», отмечающие день присоединения к Германии как день независимости), Белоруссию, Украину, Крым, Бессарабию (захваченную недавним союзником по Антанте -  Румынией), Закавказье.

21 год спустя старые враги вновь заключали договор, но Россия выступала уже в новой весовой категории, способная отстаивать собственные интересы, в том числе и окончательную ликвидацию последствий пакта Ленин-Гинденбург. Гитлер, которому не терпелось развязать себе руки на Востоке, чтобы ударить на Западе, был готов пойти на уступки СССР, в частности, не препятствовать нам в расширении своих пределов. Видимо, именно об этом говорилось в столь «прославленных» в наши дни комиссией А.Н.Яковлева секретных приложениях к договору. Хотя подлинность этих «протоколов», тексты которых печатали во многих изданиях, весьма подозрительна, их существование было несомненно. Сталин и Гитлер были слишком опытными политиками, чтобы предварительно не оговаривать детали совместных действий, равно как и не стали бы слишком доверять изложение этих деталей бумаге.

Как бы то ни было, 1 сентября Германия нападает на Польшу, 3 сентября войну Германии объявляют (но не ведут!) Англия и Франция, а на 17-ый день польской кампании судьба Польши предрешена. 17 сентября Красная Армия переходит западную границу и, почти не встречая сопротивления деморализованной польской армии, потеряв 1 тыс. 138 чел. убитыми и 2 тыс. 383 ранеными, занимает  территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, площадью свыше 200 тыс. кв. км. с населением в 13 млн. человек. Произошло воссоединение в рамках единого восточно-славянского государства белорусского и украинского народов. Особенное значение имело присоединение Галиции, оторванной от Руси 600(!) лет назад. Забегая вперёд, напомним, что вскоре, в 1940 году была присоединена украинская Буковина, а в 1945 - Закарпатье. Сталин может считаться завершителем собирания русских земель вокруг Москвы, начатого ещё Иваном Калитой.

Присоединение исторической Галицкой Руси, не входившей в состав Московского Царства и Российской Империи, было одной из главных целей России в Первой Мировой войне. Четверть века спустя Сталин это сделал почти без выстрела.

Вскоре СССР обезопасил свои северо-западные рубежи. Правда, здесь не все получалось гладко. Началась советско-финская зимняя война 1939-1940 гг.. Ко всеобщему удивлению, финны оказались достойными противниками. Особых лавров советскому командованию война не принесла, продемонстрировав всему миру и самому Сталину многие слабые места в боевой подготовке и управлении войсками, но показала также и невиданную стойкость и упорство русского солдата. В конечном счете цели войны были достигнуты - Выборг и Кексгольм (Приозерск) стали нашими, восстановлена историческая граница времен Петра Великого.

Летом 1940 года Сталин возвратил другую часть населения Петра-Прибалтику. Три республики со стагнирующей экономикой (по промышленному уровню так и не достигшие рубежей 1913 г.), с медленно, но верно вымирающим населением (для Эстонии и Латвии в 30-ые годы была характерна высокая смертность, превышающая рождаемость: литовцы массовым образом эмигрировали, в основном в Латинскую Америку), управлялись военно-полицейскими диктатурами. После закрытия выхода в Балтийское море в связи с началом войны осенью 1939 г., а затем после массового отъезда на историческую родину почти всех остзейских немцев, из которых и состояла в основном вся местная финансовая верхушка, техническая интеллигенция и рабочий класс (коренные прибалты были в большей части своей крестьянами-хуторянами и чиновниками), положение республик стало безвыходным. Вопрос заключается лишь в том, кто их заберет - русские или немцы. Их забрал Сталин.

Тогда же, летом 1940 г. , вернулась в состав страны Бессарабия, оккупированная в начале 1918 г. союзной Румынией и уже в силу этого удерживаемая ею незаконно.

Как видим, с сентября 1939 г. по август 1940 г. Сталин не только покончил с последствиями Брестского мира, но еще больше расширил пределы страны.

Но стоило ли это договора с дьяволом? Может быть, прав Черчилль, считая нападение Германии на Советский Союз карой Немезиды, Божьим возмездием? Что же, если разобраться, то пакт Молотова-Риббентропа дал нам следующее:

n   два года мирной передышки, что очень немаловажно для перестройки народного хозяйства на военный лад;

n   избавил нас от фронта на Дальнем Востоке против Японии. Напомним, что на момент подписания пакта приходится пик боев на Халхин-Голе. Как раз к 24 августа Г.К.Жуков завершил окружение японских войск западнее реки Халхин-Гол и начал добивать их. Известия о договоре Германии с СССР стали холодным душем для токийских политиков, что привело к смене внешнеполитического курса Японии в сторону южных морей, а не сибирских просторов;

n   западным демократическим странам не удалось отсидеться за линией Мажино, а пришлось воевать с Германией и Японией, поэтому намек Черчилля на месть Немезиды явно не по адресу;

n   удалось предотвратить единый антисоветский фронт фашистских диктаторов и западных демократий, а это была не гипотетическая ситуация, если уже после пакта, в период советско-финской войны, англичане и французы всерьез готовили военную помощь Финляндии, предусматривая высадку своих войск в Норвегии и бомбардировку в Баку;

n   все территориальные приобретения, о которых уже говорилось выше.

В пассив же пакту можно вписать потерю бдительности в отношениях с Гитлером. Главная ошибка Сталина в тот момент заключалась лишь в переоценке военной мощи и способности сражаться западных демократических стран. Вероятно, Сталин рассчитывал сделать за счет демократий то, что сами демократии рассчитывали сделать за счет России, т.е. обескровить обе дерущиеся стороны, а затем самому во всеоружии появиться в нужный момент. Когда 10 мая 1940 г. Германия обрушилась на Западный фронт, Сталин ожидал, что там начнутся кровопролитные бои, наподобие Марны, Соммы или Вердена времен Первой Мировой. Тогда мы выступаем на стороне англичан и французов, как и 1914 г., и будем иметь перед собой лишь половину германских сил. Но кто же мог предвидеть, что 5 млн. французских, 1 млн. британских и 1 млн. голландских и бельгийских солдат, да еще при поддержке британского флота, будут смяты за 45 дней, почти без сопротивления? Как теперь известно, не ожидали этого и сами германские генералы,  которые не могли  понять, что случилось со славными «пуалю» и «томми», так хорошо зарекомендовавшими себя в прежней войне.

Итак, результатом побед немцев на Западе летом 1940 г. стало невероятное усиление военной и экономической мощи Германии при исчезновении Западного Фронта вместо взаимного истощения англо-французов и гитлеровцев. Вот от этого неприятного факта и надо исходить, упоминая о негативных последствиях пакта Молотова-Риббентропа для нашей страны.22 июня  1941 г. мы встретили немецких фашистов и их сателлитов один на один и сражались в одиночку, до открытия второго (и по значению тоже) фронта.

Но не будь этого пакта, мы также в одиночку сражались бы с Гитлером, только на два года раньше. Что касается аморальности договора с агрессором, то легко быть принципиальным десятилетия спустя. Когда Запад и современные нам «демократы» начинают в очередной раз возмущаться пактом Молотова-Риббентропа, то это напоминает иллюстрацию к известной истине, что вор громче всех кричит: «Держи вора!». 

Великая отечественная война и русификация большевизма.

Вторая половина 30-х гг.. была ознаменована не только обострением международной обстановки в связи с приближающейся мировой войной, но и интересными идейно-политическими изменениями в СССР. Ликвидация ленинской «Старой гвардии» в ходе чисток, чем ни руководствовался в ходе их проведения Сталин, привели на высвобождающиеся должности новое поколение руководителей страны. Это были совсем молодые по возрасту люди, ставшие в 30 с небольшим лет наркомами (А.Н.Косыгин, Д.Ф.Устинов, Н.А.Вознесенский и др.) или первыми секретарями обкомов, «красными губернаторами» (Л.И.Брежнев и др.).

Среди них преобладали русские, в меньшей степени представители других коренных национальностей и почти не было евреев, почти все были  рабочего или крестьянского происхождения (не случайно современный французский историк М.Ферро, описывая обновление правящей советской элиты в 30-ые гг.., говорил о «плебеизации» власти).[12] В принципе, если не брать в расчет именно пролетарское происхождение, второе поколение советских руководителей можно считать классическими представителями служилого сословия. Сама партия с 30-х гг.. и до потери власти в 1991 г. превратилась в своеобразное сочетание дворянства и духовенства новой эпохи, став правящим классом советского общества. Но это был не тот «новый класс», о котором писал М.Джилас, а достаточно традиционный для России слой «государевых людей».

Выдвижение нового поколения руководителей было не только результатом окончательной победы Сталина, отказа от идеи мировой революции с заменой ее идеей построения социализма в одной стране и серьезным поражением внутренней партии интернационалистов-троцкистов. Можно сказать, что и все эти кадровые изменения стали возможны в результате все усиливавшегося со времен Гражданской войны преобладания в ВКП(б) внутренней партии, которую в новых условиях можно считать национально-государственной партией. Вторая половина 30-х гг.. стала временем победы государственников и лично Сталина.

Победа новых сил означала и определенное изменение государственной идеологии, что привело к активизации пропаганды патриотизма, правда, с прилагательным «советский». В январе 1936 г. были опубликованы сделанные еще в августе 1934 г. «Замечания т.т. Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспекта учебника по Истории СССР», фактически реабилитировавшие само понятие русской истории, которое «историки» школы М.Н.Покровского называли «контрреволюционным понятием». В вышедшем в 1937 г. «Кратком курсе истории ВКП(б)» СССР рассматривался как достойный преемник Российской Империи, расширение которой было благом для ее народов. В том же году торжественно отмечалось 125-ая годовщина Бородинского сражения (хотя всего лишь в 1932 г. была уничтожена могила П.И.Багратиона). И с особенно значительным размахом отмечалось 100-летие смерти А.С.Пушкина. Это означало полное официальное признание преемственности русской культуры, которую признал полностью своей и советский послереволюционный режим. Означало это также и окончательный отказ от «сбрасывания Пушкина с парохода современности» и отречение от «проклятого прошлого».

В 1937-40 гг. на кириллицу были переведены алфавиты почти всех нерусских народов СССР (кроме армян и грузин). А ведь еще недавно «левые» пытались (из соображения интернационализма, конечно) ввести латинский алфавит и в русский язык. В ноябре 1929 г. с целью латинизации русского алфавита была создана специальная комиссия под председательством Н.Ф.Яковлева, которой полную поддержку оказывал нарком А.В.Луначарский!

В предвоенные годы на экраны страны вышли такие фильмы, как «Александр Невский», «Петр Первый», «Суворов», «Минин и Пожарский».

Наконец, покончено было с «левацкими перегибами» в области семейно-брачных отношений и общественной морали. Были запрещены аборты, усложнен развод, введены пособия матерям. запрещена порнография и т.д. Пуританские нравы и добродетели стали обязательны для строителей социализма.

Патриотические чувства советских людей любого этнического и социального происхождения вдохновляли также достижения отечественной науки и техники. Спасение челюскинцев. перелеты Чкалова, полярные подвиги папанинцев - все это действительно порождало законный советский патриотизм, гордость не только своим великим прошлым, но и не менее великим настоящим.

Подъем советско-русского патриотизма стал важнейшим фактором консолидации русского общества, включая и те социальные слои, у которых были причины для недовольства властью.

Великая Отечественная война стала торжеством советского патриотизма. Уже в первые дни войны окончательно под гусеницами немецких танков погибла идея мировой революции. Но зато  свою крепость показал советский патриотизм. «Русификация» официальной идеологии сделала не меньше (если не большее!) для обороны страны, чем вся предвоенная индустриализация. Дух единения народа и правительства не подорвали и тяжелейшие поражения начала войны. То, что эта война была Великой Отечественной и то, что Верховный Главнокомандующий 7 ноября 1941 г., в годовщину Революции, в своей речи перед войсками и народом не упомянул имен Маркса и Энгельса и не упоминал о теории марксизма, зато обратился к национальной гордости великороссов, способствовало этому. «И эти люди... - сказал Сталин о нацистах, - имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова». Обращаясь к армии с трибуны Мавзолея, лидер коммунистической партии говорил: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.  Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит нас победоносное знамя великого Ленина!»

Показателем преемственности СССР по отношению к прежней исторической России стали и такие символические меры, как появление гвардейских частей, восстановление в армии погон и ордена Славы на георгиевской ленте, открытие суворовских и нахимовских училищ по образцу дореволюционных кадетских корпусов и т.п. Государство пошло на примирение с |Русской православной Церковью, закрыв антирелигиозные газеты, распустив «Союз воинствующих безбожников». Сталин встретился в сентябре 1943 г. с высшими церковными иерархами фактически согласился с их пожеланиями, выпустив находящихся в заключении священников, разрешив избрать патриарха на вакантную с 1925 г. должность, и разрешив церкви приобретать здания, открывать храмы и религиозные учебные заведения. Впрочем, еще почти годом раньше, в партийной газете «Правда» была помещена поздравительная телеграмма местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (будущего патриарха), в которой к Сталину обращались в «старорежимных» выражениях как к царю: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя...»,[13] а вооруженные силы страны, ведомые атеистами-политруками названы «христолюбивым воинством». Тысячелетний политический опыт не подвел служителей Церкви - начиналась полоса сотрудничества боговой и кесаревой властей, продолжавшаяся до хрущевских гонений начала 60-х гг..

И наконец, как уже говорилось выше, особенно ярко проявилось чувство исторической преемственности Сталина во внешней политике. Вот какая беседа произошла между Сталиным и Черчиллем на Тегеранской конференции, когда Сталин выдвинул условием мира с Финляндией границу 1940 г., установленную после зимней войны, по мемуарам самого Черчилля: «Я добавил, что «у меня в ушах все еще звучит знаменитый лозунг: «Никаких аннексий и контрибуций». Может быть, маршалу Сталину не понравится, что говорю это».

Сталин с широкой улыбкой ответил: «Я же сказал Вам, что становлюсь консерватором».[14]

Вероятно, оба собеседника недооценили всей той глубокой истины, которая содержалась в этом шуточном ответе.

На встречах «большой тройки» советские дипломаты оказались вровень с победоносной армией, одержав достойные дипломатические победы, закрепив за Россией (так Сталин все чаще называл СССР в дипломатической переписке) территориальные изменения 1939-45 гг.. Заметим, что окончательное собирание русских (восточнославянских) земель, присоединение части бывшей Восточной Пруссии с Кенигсбергом превзошли самые смелые проекты русских правых, напр., националистов или правых кадетов перед Первой мировой войной. После августовской советско-японской 1945 г. войны и капитуляции Японии Сталин в обращении к народу 2 сентября 1945 г. сказал: «...Поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня.»[15]  Объявив о реванше за поражение 1905 г., Сталин не стал вспоминать об отношении собственной партии к той войне в те годы. Возвращение России Южного Сахалина, Курил и Порт-Артура обозначало силу новой России, способной сделать то, что оказалось не по плечу России дореволюционной.

Своего рода гимном русскому патриотизму стали слова И.В.Сталина, произнесенные им на торжественном приеме в Кремле 24 июня 1945 года перед командующими войсками Советской армии в недавней войне: «Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа.

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-42гг.., когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества - над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа!»

Эти слова часто цитируются на патриотических митингах и в патриотической прессе, особенно в годовщину Победы. Писатель Олег Волков, многие годы проведший на Соловках и иных «островах» Гулага, тем не менее говорил, что готов простить Сталину все за эти слова. В период 1945-53 гг.. русско-советский патриотизм окончательно стал государственной идеологией, отведя марксизму-ленинизму чисто вспомогательную роль. Более того, само по себе появление ленинизма именно в России и осуществление в ней первой в мире социалистической революции стало для официальной идеологии предметом первейшей патриотической гордости. В официальной пропаганде проходила широкая популяризация великих деятелей истории и культуры прошлого (хотя не обошлось без перехлестов: «Россия - Родина слонов»). Разумеется, выявление героев прошлого было избирательно. Многие цари, политики, полководцы, поэты и даже революционеры из небольшевистских партий, если и упоминались, то исключительно с негативными прилагательными. Русской идеалистической философии рубежа XIX-XX вв.., творчества крестьянских поэтов 20-х гг..., авангардистского искусства того же времени, не говоря уже о многих виднейших деятелях большевистской партии, выступавших против Сталина, как бы не существовало. Но ведь подобное переписывание прошлого, имевшее место и при Иване Грозном и при Павле I-ом, также является одной из  русских исторических традиций.

Впрочем, поскольку сама законность власти и руководство страной Сталиным основывались на героическом предании о революции и преемственности от Ленина, то отказа от марксизма-ленинизма, пусть даже и сведенного к Священному писанию, при правлении КПСС просто не могло бы быть. «Русификация» большевизма не могла стать полной и внутри КПСС, наряду с массой заурядных карьеристов и конформистов, вплоть до конца 90-х гг.. ХХ века продолжалась с переменным успехом борьба национал-большевистского и интернационально- марксистского течений. После смерти Сталина борьба этих течений стала определять всю внутреннюю жизнь страны.

Вернуться в Линдекс