C начала перестройки, всеми средствами пропаганды в сознание народа вбивалась мысль о судьбоносном выборе, перед которым будто бы стоит Россия.

Типичный пример — жесткая альтернатива мифа (самоочевидной исходной посылки) перестройки: либо мы перестроимся и приобщимся к мировой цивилизации, либо нас ждет застой и катастрофа  — иного не дано. Необходимость вписывания этого мифа в партийную идеологию заставила выдвигать на первый план тезис о связи этой альтернативы с социалистическим выбором. Одновременно акцент незаметно смещался с «социалистичности» выбора на его «революционность».

Горбачев писал: «Время диктует нам революционный выбор, и мы его сделали... Разумной альтернативы революционной динамичной перестройке не существует. Альтернатива ей — консервация застоя».Горбачев М.С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1988, С.55).

Наиболее эффективно миф о судьбоносном выборе был использован ельцинско-гайдаровским «реформаторством», предложившим еще более жесткую оппозицию: либо радикализация реформ вплоть до капитуляции «антиреформаторов», либо смерть, наглядно инсценированная растрелом и пожаром Белого дома.

После окончания перестройки и развала СССР «демократы» в пропагандистскую кампанию привнесли заметное новшество: довольно ощутимо акцентировался момент «выбора без выбора», безальтернативность предлагаемой программы. Главной была идея, что выбор уже сделан. При этом использовались отсылки на разные «факты» — «всенародное избрание президента», август 1991г., «начало реформ» и, особенно, референдум.

Различные мифы о «судьбоносном выборе» прорежимная пропаганда изо всех сил приклеивала к КПРФ. В версии «демократических СМИ» очередной миф о судьбоносном выборе выглядел так: или продолжение нынешнего курса, или «возврат в прошлое» с голодом, репрессиями и ГУЛАГами.

Этот миф — глупость очевидная, но важно другое. КПРФ первая среди всех политических сил отказалась от «мифов судьбоносного выбора» в принципе.

Уже к выборам в Думу в 1993 году в партии была осознана бесперспективность и бессмысленность направления острия против острия, мифа «великой России» или великих потрясений против мифа реформ или антиреформ. Вместо противопоставления «великой России» какого-нибудь пугала-угрозы, например, монополистического капитала (об этом говорилось, но вскользь) партия наполнила слова о возрождении России осмысленным содержанием, рационализовать саму идею российской государственности.

Программа КПРФ ориентирует избирателей на то, что решение задачи «укрепления конституционных основ государства» возможно прежде всего благодаря учету всего многообразия интересов граждан России. Эти интересы в документах и предвыборных выступлениях достаточно определенно и непредвзято констатируются. Выдвинуто требование учета и удовлетворения (хотя бы частичного) всех, в том числе и конфликтующих интересов. Декларировалось, например, безусловное уважение частной собственности, готовность выступать в защиту предпринимательства, прежде всего производственного и т.п. При этом КПРФ, естественно, требует аналогичного уважения интересов трудящихся и обездоленных, что в общественном мнении, а тем более в среде самих трудящихся и обездоленных не могло не признаваться совершенно справедливым.

Все это значительно способствовало укреплению поддержки КПРФ избирателями.

Удалось даже перетянуть на свою сторону небольшой, но качественно весомый слой тех, кого «демократы» считали безусловно своими — рационалистически, по-западному мыслящих государственников. Идея укрепления государственности как основа рационального компромисса многообразия интересов привлекла симпатии немалого числа державников из «демократического» лагеря, уставших от иррациональной бескомпромиссности своих вождей.