“Может ли негодяй делать что-либо, кроме негодного?” - задавал риторический вопрос Марк Аврелий. Для того, чтобы освежить в памяти читателей установки коммунистов-ленинцев в национальном вопросе, мы помещаем отрывок из уже ставшей знаменитой книги профессора, доктора исторических наук, лауреата Государственной премии В. И. КОЗЛОВА “ИСТОРИЯ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКОГО НАРОДА” (М., 1996, глава “Ленинско-сталинская национальная политика. Основы русофобии”).

* * *

РУСОФОБИЯ большевиков во многом определялась менталитетом их лидера В. Ленина, а у него она, как ни странно, появилась еще в детстве. В одном из разговоров с В. Плехановым еще в 1895 году Ленин признался, что очень любил играть со своими сверстниками в солдатики, но, в отличие от них, никогда не имел желания быть русским генералом, а находил более приятным изображать из себя командира английского войска и с ожесточением, без жалости бить русских - “своих противников” (В. Валентинов [псевдоним Плеханова.]. Недорисованный портрет. - М., 1993. - С. 391. Здесь и далее выделено нами. - Ред.). Как возникла эта детская установка - непонятно, возможно, она передалась от матери, в которой не было, как говорится, ни капли русской крови и влияние которой на Ленина было сильнее, чем влияние рано умершего отца, впрочем, также лишь наполовину русского [по новым данным “русская” половина была чувашской. - Ред. ]. В зрелые годы Ленин, несомненно, подвергался влиянию окружавших его революционеров - преимущественно евреев по национальности, о чем уже говорилось выше.

В работах Ленина по национальному вопросу русофобия проступала слабо, да и высказываний о собственно великорусах было немного. Значительная часть их относится к показу большей значимости русского (великорусского) языка в жизни многонациональной России как основного языка межнационального общения, а потому заслуживающего изучения всеми иноязыковыми группами страны. Непосредственно относится к великорусам по существу лишь небольшая статья “О национальной гордости великороссов”. Эта статья была написана Лениным в конце 1914 г., т. е. спустя полгода после начала первой мировой войны, разрушившей первый интернациональный союз социалистических партий и показавшей Ленину и его единомышленникам общественно-политическую важность недооцениваемых ими патриотических и национальных чувств. Расставаться с прежними концепциями было, очевидно, нелегко, и статья получилась противоречивой. Основной смысл ее состоял в том, что великорусским социал-демократам, к числу которых необоснованно отнес себя и Ленин, не чуждо чувство национальной гордости, однако оно ограничивается участием части великорусов в революционной борьбе; в целях такой борьбы Ленин выступает за поражение царского правительства в войне против Германии и ее союзников, т. е. за поражение русской армии и тем самым против основной массы поддерживающего ее великорусского этноса. По парадоксальному умозаключению получалось, что призывы к поражению российской армии являются лучшим выражением любви к России и к великорусам, составлявшим основу этой армии.

ПРОСТУПИВШАЯ уже в этой статье русофобия Ленина получила свое концептуальное оформление в ряде высказываний, в которых он, отступив от марксистского классового подхода по отношению ко всем общественным явлениям, перешел по отношению к великорусам на этническую (национальную) парадигму и стал рассматривать их как нечто классово-единое: вместо тезиса об эксплуатации трудящихся капиталистами и об интернациональном единстве рабочего класса всех наций он выдвинул тезис о великорусах как “угнетающей нации” и стал говорить о праве на самоопределение “всех угнетенных великороссами наций” (ПСС, т. 31, с. 432-437; т. 32, с. 341-342). За этим последовали и другие высказывания того же рода: “Никто так не угнетал поляков, как русский народ”, “царизм превратил великороссов в палачей украинского народа”, “великороссы, угнетающие большее число наций, чем какой-либо другой народ” и т. п. (т. 30, с. 109-112). Пытаясь оправдать такие русофобские тезисы, Ленин заявил: “Рабочие угнетающей нации до известной степени участники своей буржуазии в деле ограбления ею рабочих (и массы населения) угнетенной нации... Рабочие угнетающих наций всегда воспитывались и школой, и жизнью в духе презрения или пренебрежения к рабочим угнетенных наций. Например, всякий невеликоросс, воспитывавшийся или живший среди великороссов, испытал это” (т. 32, с. 151).

Явным диссонансом к утверждениям Ленина о том, будто бы великорусы “угнетали” другие российские нации, звучит его высказывание о “естественности” создания “республики русского народа”, которая “должна привлекать к себе другие народы и народности не насилием, а исключительно добровольным согласием на создание общего государства” (т. 33, с. 101). Возможно, что он преследовал при этом какую-то кратковременную конъюнктурную цель, так как в дальнейшем он выступил решительным противником создания русской государственности и оставался таковым до конца своей активной деятельности.

ПОСЛЕ Октябрьской революции 1917 г. русофобские установки Ленина и его соратников приняли более формализованный вид. Выдвинутый им тезис о том, что русские (великорусы) являлись в царской России, якобы, господствовавшей нацией, угнетавшей и эксплуатировавшей другие народы страны, вошел в принятую на VIII съезде РКП(б) в 1919 г. новую Программу партии в виде понятия “бывшая угнетающая нация”; русский этнос по-прежнему рассматривался без подразделения на эксплуататорский и эксплуатируемые классы, как было положено по марксизму и как было на самом деле. Ответственность за деятельность царизма была переложена, по существу, на всех русских. Кроме того, в партийную жизнь было введено понятие русского “великодержавного шовинизма” как имеющегося, якобы, у русских стремления к восстановлению своего прежнего “имперского” статуса и господствовавшего положения в стране. О необоснованности такой характеристики статуса русских в царской России говорилось в предыдущей главе; введение ее в программные документы партии можно объяснить лишь стремлением как-то оправдать русофобскую позицию ее преимущественно нерусских руководителей. Борьба против “великодержавного шовинизма” была объявлена на Х съезде партии (1921) главной задачей в области национального вопроса. Рассуждения большевиков об “имперской” и “эксплуататорской” сущности всего русского этноса явно противоречили тому отмеченному выше факту, что именно русские люди явились основной силой революционных событий 1917 г. и гражданской войны, когда им, по логике таких рассуждений, следовало бы всячески отстаивать царское самодержавие и принципы “имперской” политики, а не бороться против этого. Впрочем, основную массу контрреволюционных сил составляли тоже русские люди, и психология гражданской войны, когда брат шел против брата и сын против отца, все еще ждет своих исследователей. Отмечу лишь, что часть русских “победителей” в этой войне составляли романтики и фанатики, обманутые большевистской пропагандой, одурманенные мессианским лозунгом “мировой революции”, во имя которой они были готовы умереть сами, “как один”, а уж к врагам не испытывали никакой жалости. Другую часть, судя по всему, составляли подневольные русские люди, находившиеся в Красной Армии под страхом жестоких репрессий по отношению к себе и своим близким (по приказу Троцкого за дезертирство сжигали родной дом); такие красноармейцы убивали врагов, чтобы не погибнуть самим.

БЫЛА еще и значительная часть русских людей, стремившихся в революции и войне к удовлетворению каких-то своих потребностей или корысти; в этом отношении она психологически смыкалась с активной частью российского еврейства, игравшего в событиях тех лет ведущую роль. Очевидно, именно эту часть русских людей и имел в виду, главным образом, Василий Шульгин, когда писал: “Никогда евреям не удалось бы соткать сие чудовище, которое поразило мир под именем “большевизма”, если бы их сосредоточенная ненависть не нашла сколько угодно “злобствующего материала” в окружающей среде. В русском народе оказались огромные запасы злости и всякия скверны. Они дремали под спудом, но они были. “Грабь награбленное” потому имело такой оглушительный успех, потому превратилось в такой мощный таран, - что бандитизм, “воризм” сидит где-то совсем близко под шкурой русских... “Смерть буржуям” потому так удалась в России, что запах крови пьянит, увы, слишком многих русских, и сатанеют они, как звери...

“Заслуга” евреев состояла в том, что они, выдрессированные вековой ненавистью, хорошо “знали в лицо” своих врагов..., что, прекрасно организованные, они собрались в одну фалангу, притянув под свою команду океан русской злости. Этой русской злости, в сущности беспредметной, они придали определенные формы. Они заключили ее в бутылку, как полагается заключать злых джинов; и открывали бутылку только тогда, когда к горлышку приставляли очередную жертву, то есть очередного “врага”: помещиков, офицеров, попов, купцов, чиновников, интеллигентов всякого рода профессий и знаний... ”

Из приведенной цитаты видно, что Шульгин как современник Октябрьской революции и гражданской войны отнюдь не старается обелить характеризуемых русских или очернить активную часть еврейства, а просто сообщает о фактах, свидетелем которых он был и которые составляют основу истории тех лет. Гражданская война, означавшая главным образом истребление одних русских людей другими русскими людьми, была действительно развязана В. Лениным и его ближайшим еврейским окружением, а затем проводилась под их руководством. В годы гражданской войны наркомом Армии и Флота, Председателем Реввоенсовета Республики, т. е. главнокомандующим был Троцкий (Бронштейн), его заместителями по Главному Московскому Военсовету - Гиршфельд и Склянский, Председателем Совета армий Западного фронта - Позерн, комиссаром Военного совета Кавказских армий - Лехтинер, чрезвычайными комиссарами Восточного фронта - Бруно и Шульман и т. д. О типичности еврейских командиров и комиссаров “среднего звена” моджно судить даже по художественной литературе: сразу вспоминаются фадеевский Левинсон, шолоховский Штокман и другие персонажи.

Есть основания предполагать, что именно большевики-евреи постарались придать гражданской войне русских против русских истребительный и невиданный ранее жестокий характер, в том числе и в виде массовых репрессий против мирного населения. Самому Троцкому приписываются случаи переодевания красноармейцев в форму солдат Добровольческой армии с погонами, чтобы, войдя в прифронтовой город, быстро выявить приветствовавших их людей и расстрелять. Изощренные пытки заключенных в ВЧК, вошедшие затем в практику советских репрессивных органов, - это тоже, насколько можно судить, более еврейское, нежели латышское изобретение...

В ПОСЛЕВОЕННЫЙ период русофобская позиция Ленина наиболее отчетливо проявилась в его известном письме “К вопросу о национальностях или об «автономизации»”, продиктованном после первого поразившего его инсульта в самом конце 1922 г. Внешне это письмо было вызвано так называемым “грузинским делом”, состоявшим в том, что грузин Серго Орджоникидзе - председатель Кавказского бюро ЦК РКП(б), будучи по партийным делам в Тбилиси, в ответ на слова местного партаппаратчика, назвавшего его “сталинским ишаком”, дал тому пощечину, а поляк (по матери, по отцу – крещеный еврей. – Ред.) Феликс Дзержинский, расследовавший этот инцидент, и грузин Иосиф Сталин, ставший к тому времени генсеком ЦК РКП(б), не нашли в этом ничего преступного. Ленин же странным образом истолковал это дело как наглядное проявление “великорусского шовинизма”. В болезненном раздражении он заявил о существовании “моря шовинистической великорусской швали”, назвал русских (великорусов) “угнетающей нацией”, “великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда” и призвал не только “соблюдать формальное равенство наций”, но и осуществить такое неравенство, “которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической” (т. 45, с. 457-460).

Письмо В. И. Ленина “К вопросу о национальностях... ” обычно включается в его так называемое “политическое завещание”. Есть основание считать, что он, почувствовав явное приближение смерти, сказал о русских (великорусах) действительно то, что о них думал, но ранее полускрывал. Таким образом великий революционер-интернационалист и глава огромного многонационального Советского государства предстает перед нами как человек, презирающий в глубине души основной народ этого государства; тысячелетняя история этого народа, в которой было немало славных дел, сводится им к деятельности полицейских “держиморд”. Особенно странно то, что Ленин игнорировал участие русских в революционной борьбе, тем более, что именно русские центральных губерний страны, как уже отмечалось, а вовсе не украинцы или, скажем, башкиры, обеспечили большевикам захват государственной власти и победу над оппозиционными силами в тяжелые годы граджанской войны; он даже по-прежнему называет их “угнетающей” (а не “угнетавшей”) нацией, как будто их революционная деятельность не принесла ничего нового. Показателен и призыв Ленина по существу поставить теперь русских в услужение к нерусским национальностям, чтобы таким неравенством коменсировать надуманные “прегрешения” русских перед ними. А если учесть, что фактическое неравенство русских с другими национальностями страны объяснялось, как сказано выше, главным образом их численным перевесом, то в призыве Ленина можно усмотреть и желание ослабить этническое бытие русских, сократив тем или иным способом их число.

Мне не вполне ясно, чем была обусловлена вспышка столь негативного “итогового” отношения Ленина к русским, которых он, казалось бы, должен был всячески благодарить. Возможно, что Ленин был не очень доволен сообщениями из национальных областей, где русские рабочие и солдаты, игравшие ведущую роль в революционных мероприятиях, заняли видные посты в местных Советах и подозрительно относились к местным непролетарским элементам; известно, например, что в резолюции 3-го съезда Советов Туркестанского края (1920) говорилось: “Включение в настоящее время мусульман в органы высшей краевой власти является неприемлемым как ввиду полной неопределенности отношения туземного населения к власти Советов, так и ввиду того, что среди туземного населения нет классовых пролетарских организаций”. Но такие постановления были в духе пролетарской революции, о которой не переставал твердить и сам Ленин. Впрочем, полный ответ на эту загадку должны дать биографы Ленина; мне надлежит лишь фиксировать, что Ленин был убежденным русофобом и что это отразилось в проводимой им совместно со Сталиным национальной политике.

ПИСЬМО Ленина “К вопросу о национальностях... ” по решению Политбюро ЦК было оглашено по делегациям на XII съезде партии (1923), а содержащиеся в нем идеи были использованы как в докладе Сталина “О национальных моментах в партийном и государственном строительстве”, так и в принятой съездом резолюции по национальному вопросу. Первой задачей в деле решения национального вопроса, как и на XI съезде, объявлялась борьба с пережитками “великодержавного шовинизма, являющегося отражением былого привилегированного положения великороссов”, особенно в ряде национальных республик (Украина, Белоруссия, Азербайджан, Туркестан), где “значительная часть рабочего класса, являющегося основной опорой Советской власти, принадлежит к великорусской национальности” и где выдвигаются положения о “неизбежности победы более высокой русской культуры над культурой более отсталых народов”. Второй задачей считалось устранение прежнего фактического хозяйственного и культурного неравенства за счет действительной и длительной помощи “русского пролетариата отсталым народам Союза в деле их хозяйственного и культурного преуспевания”. Третьей задачей объявлялась борьба против местного национализма, проявляющегося как в оборонительной форме - против некоторых мероприятий центральных ведомств, так и в форме наступательного национализма или шовинизма более сильной национальности той или иной республики, направленного против слабых национальностей.

ЧЕРЕЗ несколько месяцев после XII съезда партии и в развитие его решений по национальному вопросу было созвано 4-е совещание ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей. На нем в докладах Сталина было выдвинуто предложение о создании в составе ЦИК Союза республик второй палаты - Совета национальностей - со введением соответствующих поправок в Конституцию СССР. Большое внимание было уделено вопросам подготовки партийных и государственных кадров в национальных республиках; при этом отмечалась повсеместная необходимость того, чтобы “люди, стоящие во главе государственных учреждений, как и сами учреждения, работали на языке, понятном населению”, что нужно проводить “линию постепенной национализации правительственных учреждений” в национальных республиках и с этой целью “необходимо создать некоторые льготные условия, облегчающие вступление в партию и выдвижение в ее руководящие органы местных людей менее культурных и может быть менее пролетарских национальностей”. Сталин заявил: “Я помню, как одна группа людей из Башкирии предлагала в прошлом году наметить председателем Совнаркома Башкирии русского товарища. Партия решительно отвергла это предложение, добившись назначения на этот пост башкира”.

При внимательном анализе приведенных выше и подобных им заявлений и постановлений приходится лишь удивляться убожеству их логических обоснований. Нетрудно заметить, что здесь, с одной стороны, признается, что основной опорой Советской власти на местах зачастую являются великорусские рабочие, логика подсказывает необходимость их поддержки, но тут же, с другой стороны, говорится, что поддерживать необходимо менее культурных людей и отнюдь не выходцев из пролетарских слоев; именно перед такими людьми, коль скоро они принадлежат к “титульной” национальности (даже если она, как башкиры, составляет лишь четверть населения республики) открыт легкий путь в высшие эшелоны власти... Поблажки “националам” с ущербом для принципа национального равноправия и за счет русских рано или поздно должны были принести горькие плоды.

ВЫШЕ уже говорилось о том, что в ходе национально-государственного строительства русский этнос не получил своей Русской республики. К этому следует добавить, что многие почти целиком русские волости и уезды были присоединены к национальным республикам, чтобы их титульным национальностям было, так сказать, на кого опереться в своем экономическом и культурном развитии, а проще говоря - было кого эксплуатировать. Показательна в этом отношении история создания уже упомянутой Башкирской АССР, которая вначале была учреждена в виде более однородной в этническом отношении “Малой Башкирии” (с центром в Стерлитамаке), а затем - в более широких границах - с присоединением ряда уездов, большинство жителей которых составляли русские и татары (в том числе Уфы, где башкиров было очень мало). Показательно и создание Казахской (в то время Киргизской) АССР в составе Российской Федерации; в эту обширную автономию на северо-западе вошли населенные русскими земли Уральского казачьего войска, экономически тяготевшие к Нижнему Поволжью и Южному Уралу, а на юго-востоке - земли Семиреченских казаков с поселком Верный (на базе которого позже вырос город Алма-Ата), которые тяготели к Южной Сибири. На всей этой территории, кроме Верного, было лишь несколько поселков городского типа, поэтому учредительный съезд Советов Киргизской АССР (1920) состоялся в Оренбурге, и если бы кто-то заявил о суверенных правах “киргизов” (казахов) на заселенные русскими районы, ему бы не поздоровилось. Так или иначе, но уже перепись населения 1926 г. показала, что в возникших к тому времени союзных и автономных республиках находится около 10 млн. русских, т. е. около 13% от их общей численности.

Тот факт, что республиканские титульные этносы охотно приняли предложенные им русофобские по своей сути и выгодные для них установки - достаточно понятен. Однако вопрос о том, почему сами русские отнеслись довольно спокойно к включению части заселенных ими территорий в состав национальных республик, - ждет ответа. Можно предположить, что в азарте революционных преобразований национальные чувства у активных русских большевиков-ленинцев, да и у многих их соплеменников, и до того не вполне четкие, сильно ослабли. Звонкие лозунги призывали их к уничтожению значительной части русских, ставших их противниками, и к сплочению с трудящимися других национальностей в борьбе за победу всемирной революции, за создание мировой коммуны и т. п.; где уж тут было думать о своих этнических интересах, тем более - при внушенной им ответственности за деятельность царизма, помещиков и капиталистов. К тому же, вероятно, многие считали, что развернутое национально-государственное строительство и создание различных привилегий для титульных национальностей республик и областей, поощрение развития “национального” с ущербом для “интернационального” (и для русских как крупнейшего этноса страны) - это такая же временная мера, как допущение капитализма с ущербом для социализма в период НЭПа. Впрочем, это сравнение неточно, так как с элементами капитализма полагалось бороться по принципу “кто - кого!”, в то время как любое выступление в защиту интересов русских могло квалифицироваться как поддержка великорусского шовинизма с плохими последствиями для выступающего.

КРОМЕ фактической эксплуатации больших групп русских титульными национальностями республик, в границах которых они оказались, развернулась и эксплуатация русских в областях Российской Федерации, откуда по решению центральных государственных и партийных органов изымались людские и материальные ресурсы для помощи слаборазвитым национальным окраинам. Туда направлялись постоянные дотации из общегосударственного бюджета, посылались станки и оборудование для строившихся там промышленных предприятий, а также необходимые для развития промышленности инженерно-технические сотрудники и квалифицированные рабочие. Так основную массу работниц на построенных в республиках Средней Азии текстильных комбинатах составили молодые русские женщины из центральных областей (Владимирской, Ивановской и др.), отправленные туда по “оргнабору”. В среднеазиатские и некоторые другие слаборазвитые республики направлялись большие группы русских медиков и других специалистов. С налаживанием народного хозяйства вошла в практику эксплуатация русских крестьян путем установления низких закупочных цен на хлеб и другую сельхозпродукцию при высоких закупочных ценах на хлопок и некоторые другие сельхозкультуры в южных республиках, в том числе в Закавказье, где жизненный уровень местных крестьян быстро превысил таковой у русских.

ПОДВОДЯ некоторые итоги, можно сказать, что заложенные Лениным и его ближайшими соратниками (в том числе Сталиным) после революции 1917 года основы антирусской национальной политики в Советской России сохранились и стали более четкими после создания в самом конце 1922 года Союза Советских Социалистических Республик. Однако ущербное положение русских, обсуловленное отсутствием у них своей национальной государственности, было очень важным, но не единственным фактором, определившим “русский вопрос”. Пожалуй, столь же важным для упадка этнического бытия русских было централизованное наступление большевиков на исконно русскую культуру.