М.Ф. АНТОНОВ

РУССКИЙ ПУТЬ К ПОДЪЕМУ ЭКОНОМИКИ

критики "золотого рубля" в начале XX в.

Предателям-горбачевцам и ельцинским “реформаторам”, для которых личная корысть, стремление к власти или обогащению оказались выше интересов Родины, легко было завести нашу страну в пропасть. Ведь среди наших интеллигентов распространено убеждение, будто в России никогда не было самостоятельной экономической науки, а потому их легко было убедить в необходимости следовать рекомендациям западных экономистов как носителей высшего знания и даже мудрости. Врагам России не удалось бы провести то немыслимое ее ограбление, если бы образованные русские люди знали его механизм, который, оказывается, почти “один к одному” уже был испробован у нас же мировым финансовым капиталом на рубеже ХIХ — ХХ вв. В дополнение к тому, о чём написал А.П. Паршев в статье “Вот пришёл гегемон...”, привожу некоторые идеи критиков концепции “золотого рубля”. Но сначала несколько общих соображений.

Лекция первая: Западная политэкономия и труды С.Ф. Шарапова

Особенности русской экономической мысли

В России долго не принимались экономические идеи Запада, голый экономический подход к процессам развития общества, само существование политической экономии как особой науки о богатстве, ибо, по словам И.В. Киреевского, “развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно поэтому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями бытия, но и в совершенной им подчиненности”. (Выделено мной. — М.А.).

В.Ф. Одоевский в рассказе “Город без имени” высмеял теории одного из столпов западной экономической науки Иеремию Бентама, представлявшего человека неисправимым эгоистом, ищущим всюду лишь наибольшую выгоду и мечтавшего создать науку “политической арифметики” для управления экономикой, основываясь на подсчёте выгод и убытков, на аксиоме: “польза есть существенный двигатель всех действий человека!” В таком утилитаристском обществе “девушка вместо романа читала трактат о прядильной фабрике; мальчик лет 12 уже начинал откладывать деньги на составление капитала для торговых оборотов” и т.п. И хотя пророк, предупреждавший о крахе такого эгоистического общества, вроде бы повторяет обличения ветхозаветными пророками жестоковыйного иудейского народа, рассказ воспринимался как насмешка над англосаксами, в накоплении золота и иного материального богатства видящими цель жизни.

Известный русский ученый, критик и богослов С.Н. Булгаков называл англиканскую религию, особенно пуританство (британскую разновидность кальвинизма), новым еврейством, основой нового мессианизма, веры в то, что англосаксы — избранный народ Божий, “призванный властвовать над другими народами ради спасения и просвещения их же самих”, меркантилизма и беззастенчивого национального эгоизма. (Позднее это наиболее полно воплотилось в идеологии правящей верхушки США).

Л.Н. Толстой называл политическую экономию, берущую за образец лишь Англию, “мнимой наукой”, основой всего бесчеловечного строя жизни в эксплуататорском обществе, который она маскирует.

Крупнейший идеолог русского народничества Н.К. Михайловский показывал ограниченность и односторонность подхода всей политической экономии — от первых ее теоретиков до экономистов рубежа ХIХ — ХХ вв., заключавшуюся в том, что она сводила всю жизнь общества к экономическим отношениям, в работнике видела по существу орудие производства и вообще сводила человека к придуманному ею “экономическому человеку”, занятому лишь подсчётом своих прибылей и убытков.

Споры с К. Марксом

Русские мыслители спокойно и взвешенно критиковали не только буржуазную политическую экономию, но и экономическую теорию К. Маркса.

Известно, как высоко ценил Маркс экономические труды Н.Г. Чернышевского. Между тем Чернышевский, получив в ссылке первый том “Капитала”, не принял голый экономический подход Маркса. Не принимал “Капитал” и Л.Н. Толстой — не только потому, что ему чужды были идеи революционного насилия, но и из-за отсутствия там, как он говорил, поэтического видения мира.

“Легальный марксист” М.И. Туган-Барановский критиковал Маркса за то, что тот “из всего пестрого многообразия человеческих интересов ... обращал внимание лишь на один интерес экономический...” (Туган-Барановский М.И. Теоретические основы марксизма. СПб., 1905, с.27). Между тем “человеческий прогресс именно и заключается в одухотворении человека, в перемещении центра тяжести человеческой жизни из низших физиологических потребностей поддержания жизни в область высших духовных потребностей...” Неоправданным Туган-Барановский считал и абсолютизацию Марксом теории классовой борьбы: “... ни теперь, ни раньше история человечества не была историей только борьбы классов, и противоположное утверждение Маркса и Энгельса следует признать величайшей ошибкой”.

С.Н. Булгаков начинал свою научную деятельность как правоверный марксист. Но, пробыв два года в Германии и посмотрев на реалии хозяйственной жизни на родине Маркса, он пришел к выводу об ошибочности самих основ марксизма и убедительно раскритиковал “Капитал” Маркса за то, что в нем нет живых людей, а есть экономические типы — капиталист, рабочий и пр. Булгаков связал ошибочные положения Маркса с его личными качествами, прежде всего с неутолимым властолюбием (см. работу Булгакова “Карл Маркс как религиозный тип”).

Отмечу еще идею В.С. Соловьева, который, подвергнув капитализм беспощадной критике как варварское, бесчеловечное общество, вместе с тем предупреждал в своей “Критике отвлеченных начал”, что социализм, если он останется разновидностью “экономического материализма” и замкнет человека только в рамках производства и потребления материальных благ, вне понимания своего места в мироздании, может оказаться строем еще более жестоким: “Главный грех социалистического учения не столько в том, что оно требует для рабочих слишком много, сколько в том, что в области высших интересов оно требует для неимущих классов слишком малого и, стремясь возвеличить рабочего, ограничивает и унижает человека”.

На этой почве в нашей стране неизбежно должны были возникнуть и действительно возникли концепции экономического развития страны, основанные на совершенно иных, чем на Западе, принципах, антизападные вообще и антимарксистские в частности, но преследовавшие одну цель — высвобождение России из-под ига иностранного капитала и развитие самобытных творческих и производительных сил русского народа.

А теперь — о тех мыслителях, которые писали об удавке “золотого рубля”. Это прежде всего публицисты Сергей Фёдорович Шарапов и Александр Дмитриевич Нечволодов.

Рыцарь “Русского труда”

Когда читаешь ныне труды С.Ф.Шарапова, пробившегося на страницы печати, уже находившейся в основном в чуждых России руках, не знаешь, чему больше удивляться — глубине ли его анализа и прозрения или же необыкновенному сходству положения в стране после “славных реформ” Александра II (этого “Горбачева ХIХ в.”) и в наши дни.

Любопытна и удивительная закономерность — смены курсов развития страны при смене российских императоров у власти. Петр I усилил западническую направленность развития страны, утвердившуюся гораздо раньше, еще в Московском государстве. При Иване III развивались отношения с Италией, при Алексее Михайловиче идеалом стала Польша, а Петр сменил ориентацию и решил перестроить Россию по образцу Голландии. Екатерина II (этот “Тартюф в юбке и в короне”

Павел I, хотя и преклонялся перед прусскими порядками, тем не менее провел ряд реформ в национальном духе и задумывал гораздо большее, но его царствование оказалось слишком кратковременным.

Александр I был воспитан либеральными наставниками во главе с французом Лагарпом и почти до конца своего правления больше был увлечен судьбами монархий Европы (“Священного Союза”), чем России.

Николай I, убедившись на примере восстания декабристов насколько опасна западная зараза для России, решил “подморозить” страну и проводить более национальную политику (к сожалению, прежде всего руками немцев, поскольку разочаровался в русском дворянстве).

Александр II, напротив, оказался самым либеральным и прозападно настроенным императором в истории страны, стремившимся как можно скорее ввести в России европейские порядки, создать класс капиталистов.

Александр III сделал ряд шагов по пути возвращения к русским традициям, хотя именно при нем Россия была втянута в Антанту, что впоследствии обернулось для нее большими бедами.

Николай II, увлекаясь внешними формами русского быта, особенно когда война с немцами заставила его обратиться к отечественным традициям, на деле был убежденным сторонником европеизации России и проводил прозападный курс, который и привёл страну к краху.

Шарапов был соседом и другом выдающегося ученого и публициста А.Н. Энгельгардта, которого я в своей книге о нём назвал Колумбом российского села (его письмами-статьями “Из деревни” зачитывалась вся образованная Россия — от студента до министра и выше). Энгельгардт первым показал, что главное в хозяйстве — человек (как работник, так и хозяин), причем именно русский человек. Если помещики (как и Ленин впоследствии) считали, что русский человек как работник хуже англичанина, француза или немца, то Энгельгардт доказал, что русскому работнику нет цены и нет соперника — при условии, что перед ним ставят разумные задачи, относятся к нему, уважая его достоинство и соблюдая справедливость во всем, в том числе и в оплате труда.

Рассматривая в целом экономику России, Энгельгардт показал, что ни помещичье, ни кулацкое, ни фермерское, ни даже традиционное единоличное крестьянское хозяйствование у нас перспектив не имеет. Как это ни покажется странным, именно Энгельгардт теоретически обосновал необходимость коллективизации села (но не в той форме,в какой она была проведена в СССР) и установления широкого всесословного местного самоуправления, которое можно считать прототипом власти Советов (не путать с Советской властью, при которой Советы были подмяты партией). В итоге он создал программу действий, которая должна была бы открыть перед Россией путь к всестороннему процветанию.

Продолжая дело Энгельгардта, Шарапов утверждал, что “всегда, во всех областях своей жизни и своего государственного строительства русский народ ищет не голой материальной пользы, не правды и справедливости формальной, а того, что его чуткая совесть называет правдою Божией”. И с точки зрения этой высшей правды Шарапов разоблачал готовившуюся диверсию союза западных банкиров (предтечи нынешнего Международного валютного фонда) против России — введение в ней золотого обращения. Скажу несколько слов о существе этой диверсии, напомнив для лучшего ее понимания, что сотворил Гайдар своей “шоковой терапией” и “либерализацией цен” в 1992 г.

“Либерализация цен” привела к тому, что предприятия резко взвинтили цены на свою продукцию, которые быстро выросли в сотни и тысячи раз. В итоге оборотные средства предприятий обесценились, сырье стало невозможно покупать, и производство резко упало или вообще остановилось. (Читатели “Дуэли”, вероятно, помнят блестящую статью Ю.И. Мухина, в которой он сравнил деньги у предприятия с железнодорожными вагонами. Чтобы получить сырье, предприятие должно иметь вагоны. Нет вагонов — пусть у поставщика склады ломятся от сырья и он жаждет поставить его обработчику, но ничего сделать нельзя.) Вот так была подорвана наша промышленность лишением её оборотных средств.

Поскольку цены выросли в тысячи раз, правительство стало кричать об инфляции, т.е. о переполнении каналов денежного обращения, тогда как на деле предприятия задыхались от нехватки денег. Иначе говоря, правительство боролось с инфляцией, когда в действительности в стране бушевал пожар противоположного толка — дефляция. Естественно, что каждый шаг правительства на этом ложном пути лишь усугублял трудности и вел к полному параличу экономики (эта вредительская политика продолжается и до сих пор).

Вот точно такой же механизм разорения России был внедрен в Российской империи в 1897 г., только роль доллара тогда играл золотой рубль. Золотых денег не выпустишь в обращение столько, сколько хочешь, количество золота всегда ограничено, и потому с ростом производства и товарооборота начинает ощущаться нехватка денег, опять-таки вроде отсутствия вагонов. А свободный размен бумажных денег на золото привёл к тому, что иностранцы вывозили золотишко из России, которая для поддержания курса рубля занимала золото на Западе, с каждым годом всё глубже погружаясь в трясину неподъёмного внешнего долга.

Шарапов вспоминает, как во время войны 1877 г. россияне стали одеваться во все русское, начался подъём промышленности, возникло отечественное машиностроение, русские машины становились лучше иностранных. “Понизится курс рубля, и русская промышленность будет вне конкуренции. Вот какое значение имеет дешевый бумажный рубль и вот что он обещает русской промышленности”. А при золотом денежном обращении у России только одна перспектива — крах:

“Будем производить только сырье, сидеть на печи 6 месяцев в году. Уступим промышленность иностранцам и им же отдадим весь народный заработок.

Да и можем ли мы просидеть на одном сырье? Для России уже наступил момент перехода от роли хлебного поставщика Европы к совершенной экономической независимости. Америка гонит нас с хлебного рынка, Австралия — с шерстяного.”

"Сокрушается ли народ от того, что в нынешнем году низкие цены на хлеб?" — спрашивает Шарапов и сам же отвечает: "Если его не берут за границей — съедим сами, скормим скоту, будем вывозить масло, сало, будем сами есть говядину, ведь наш мужик — вегетарианец не по убеждениям, а из-за нужды."

“Наша независимость началась с того, что вследствие падения курса мы не можем покупать у Европы того, что покупали прежде, и сами увеличили свой вывоз в Европу. Значит, мы перестаем служить рынком для европейской промышленности, открываем перспективы для русской. А вот Петербург, правительство этого не понимают, они видят разорение торговцев иностранными товарами и думают, что разоряется и русский народ!” Не понимают власти, что введение золотой валюты — это сильнейший удар по отечественной промышленности, и без того сидящей без денег и без кредитов. Правительство установило такой высокий процент по своим ценным бумагам и по займам, что капитал не пойдет в производство, где риск большой, а прибыль мала (это почти то же, что и афера с ГКО в наши дни). И все это — свидетельства того, что “наши европейцы (правящие верхи) и деревня говорят на совершенно разных языках”.

И Шарапов показывает, как разоряются государства. “Каждый раз, когда доктрина занимает совсем неподходящее для нее место и забирает в руки руководство какой-нибудь отраслью государственной жизни, возникает ряд болезненных недоразумений. Кончаются они тем, что или представитель известной “научной” школы отступает от своих предвзятых убеждений и следует указаниям жизненного опыта, или, при известном теоретическом упорстве, очень быстро сходят со сцены и он, и отвергнутая жизнью доктрина.

Но там, где государственные люди отрезаны от родной почвы, где жизнь отделена глубокой пропастью от правящих сфер, где чувство исторического понимания общественных явлений утрачено, там совершается нечто иное. Там доктрина, иногда совершенно нелепая, не имеющая даже никаких разумных теоретических оснований, укореняется необыкновенно прочно, переходит в хроническую болезнь, разъедает целое государственное тело, властно гнетет и уродует народную жизнь”.

Шарапов сравнивал США и Россию, — обе страны вели тяжелые войны, но какая разница в их теперешнем положении! “США с первого шага отбросили всякое доктринерство и поставили во главе всего здравый смысл и изучение жизненных явлений. Россия же пошла лечиться к ученым экономистам... В итоге Америка за 12 лет выздоровела, Россия за 25 лет оказалась парализованной”. В США заботятся не о показном, а о действительном расцвете промышленности. Не удивительно, что США из должника Старого Света превратились в его кредитора. А “суть экономической болезни России — поражение нервной системы в государстве”.

Россия резко разделилась на официальную и подлинную, народную. И нет между ними связи и взаимопонимания. В России возобладала доктрина невмешательства государства в экономическую жизнь, чего нет даже в либеральных странах (т.е. установилось подобие того монетаризма, который обескровил нынешнюю Россию).

Редко когда правящим кругам империи доводилось слушать даже от крайних революционеров такую критику, какой подверг их консерватор, монархист и черносотенец Шарапов: “Только в России государство как будто вовсе не служит народу... служит только себе, возвышается над народом как нечто, почти ему чуждое, однако постоянно нуждающееся в народных силах и средствах... Между Царем и народом возрос официальный государственный строй, работавший все время лишь для отвлеченной идеи государства и почти не имевший в виду живого народа... Возникла обширная разветвленная бюрократия, совершенно заслонившая собой русский народ...

С самой эпохи реформ официальная Россия как бы забыла о внутренней и экономической жизни народа; да она и не может заботиться о ней, ибо о новом хозяйстве и новых нуждах народа она не имела ни малейшего представления... Администрация, земство, суд, войско, внешняя политика, даже финансы — все это являлось так, как бы было нужно только для государства... а тем временем народ болел, его хозяйство гибло и разрушалось.

Но этого официальная Россия упорно не видела. Она дивилась искренне тому, что все, даже самые лучшие начинания, например, земское и городское самоуправление, могучее развитие железнодорожных путей, целая сеть общественных кредитных учреждений, дают сплошь одни дурные, уродливые результаты. Взаимопонимание двух русских стихий — народа и государства — утратилось окончательно, и самая мысль о том, что народное хозяйство без разумного руководства и помощи государства невозможно — стала казаться странною!

Но вытрезвление наступило быстро. Всего 25 лет прошло с разрушения старого строя, а Россия уже не та. Крестьянство, прежде сытое и здоровое, несмотря на крепостное право, теперь развратилось, обнищало, община разрушается, хозяйство почти невозможно на огромных пространствах превосходной земли, ибо не дает средств ни для податей, ни для прокорма”.

Помещик превратится либо в чиновника, либо в пролетария. Фабрично-заводская промышленность — в кризисе, ибо тесно связана с народным благосостоянием. Железные дороги, при их нынешнем управлении и тарифах, служат единственно к разорению страны и жестоко истощают государственную казну. “Сотни тысяч чужеземцев, как паразиты, заползли и укрепились на русской земле, наживаясь в эпоху общего русского разорения. Целые углы территории захвачены так, что могут считаться почти пропавшими для России. Еврейство, забитое и бессильное в дореформенную эпоху, уже незримо ворочает всем государством. “Просвещенные” и “дружественные” соседи громко выражают презрение к русскому племени, указывают на его полную неспособность к самостоятельному народному хозяйству и рекомендуют уходить в Азию и не мешать другим. Вот каковы — уже достаточно выявившиеся — увы! результаты нашей новой пореформенной жизни”.

Шарапов переходит к характеристике современного ему экономического положения России: “Наша финансовая политика, имеющая единственной задачей — отыскивать во что бы то ни стало средства для удовлетворения потребностей официальной России, становится в тупик. Средства истощены, плательщики разорены, долгов накопилось столько, что делать новые уже не имеет смысла. Русскому государству грозит то же истощение сил, каким страдает и русский народ. Правительство пришло, наконец, к сознанию, что заботу о народном хозяйстве сложить с себя нельзя, что волей-неволей нужно сделать что-нибудь для народа, труда и хозяйства”.

Но веры в официальную Россию у Шарапова не было, потому что всякий раз, когда она “так или иначе пробовала касаться до народной жизни, ничего иного не выходило, кроме боли и страданий...

В государственном механизме России не хватает малого: нет органа, которого прямой задачей являлись бы забота о народном хозяйстве, руководство народным трудом, защита национальных экономических интересов! Вести народное хозяйство, иметь ясный план русской промышленной деятельности, поднимать голос за русский национальный интерес — попросту некому, даже при том непомерном изобилии ведомств и начальств, которыми поистине болеет Россия”.

Шарапов был убежден в том, что государственное хозяйство и хозяйство народа — это два различных дела, подобно тому, как на акционерной фабрике, где существует правление, назначаемое извне и заботящееся о пользе акционеров, и управление техническое, местное, которое ведет дело. У них во многом противоположные задачи, почему между ними нередко ведется борьба. Русская государственная власть с Петра I была правлением, а управление было предоставлено инициативе самого народа.

Николай I проводил национальную политику и покровительствовал народному труду (хотя бы высокими таможенными пошлинами и умной, бережливой системой финансов). Каков бы ни был тогда нравственный и политический гнет — промышленность развивалась. Роль управления играло живое народное начало, крепко связанное со своей местностью. Заводили фабрики и открывали производство и землевладельцы-дворяне, и их крепостные, и мещане, и государственные крестьяне. А Александр II встал на путь огульного и беспощадного отрицания всего прошлого, проводил либеральные политические и экономические реформы. “Увлеченное бурным потоком “прогресса” правительство делало лишь противоположное идеалам и задачам тяжелого, но экономически мудрого царствования Николая I. Управление перестало вовсе существовать. Государственное хозяйство перестало считаться с народным...”

В то время как Запад и его тогдашние “агенты влияния” пугали Россию войной, Шарапов, не желая войны, призывал не бояться ее, освободиться от страха перед ней." В случае войны, — писал он, — проживем без импорта. Сечас мы покупаем хлопок, а свой лен, гораздо более здоровый материал, продаем немцам, да еще терпим при этом убытки. В войну вывозить хлеб не будем, — значит, получит развитие скотоводство, а для развития собственной промышленности создадутся идеальные условия."

Спустя 16 лет Шарапов мог подвести итоги развития страны в конце ХIХ в. (уже после того, как С.Ю. Витте ввел золотой рубль). Россия еще только оправлялась от сильного голода 1901 г., но отчеты правительства были полны оптимизма. Выплавка чугуна и стали, добыча каменного угля более чем удвоились, выросло народное потребление, численность населения увеличилась с 118 до 138 млн. человек. А Шарапов показал, что за этим видимым процветанием скрывается глубокое расстройство всего народного хозяйства. Экономический рост, основанный на засилье иностранного капитала, во многом шел за счет усиленной вырубки лесов вдоль растущей сети железных дорог.

Цена на русский сахар удерживается в России такой высокой, что он остается недоступным для крестьянина, зато за бесценок поступает на мировой рынок. По отчетам, народное потребление растет, а на деле (в пересчете на душу) падает (кроме алкоголя, этой “палочки-выручалочки” для бюджета), о чем свидетельствует увеличение недоимок с крестьянских хозяйств, земельной задолженности, а также задолженности городской недвижимости. Русскому земледельцу по сравнению с германским приходится за единицу разной промышленной продукции платить в 2,5 — 6, а то и в 10 раз больше пудов зерна — из-за того, что продукция нашей промышленности (далеко не всегда русской — преобладающая часть предприятий важнейших отраслей уже давно принадлежала иностранному капиталу) охранялась покровительственными таможенными пошлинами, достигавшими до 200 % от цены товара.

А раздавались требования — еще повысить пошлины, что привело бы к дальнейшему росту цен. “В результате сельский хозяин будет вынужден продавать свое зерно еще дешевле, а за необходимые ему промышленные товары платить еще дороже”, и это продолжится “до того времени, когда земледелец в изнеможении ляжет на борозду и его платежная сила будет окончательно сломлена”.

За 8 лет (1885-1893 гг.) из России вывезено 2985,5 млн. пудов зерна на сумму 2445,4 млн. руб., а за 8 же лет (1893-1904 гг.) вывоз составил 3929,8 млн. пудов на сумму 2678 млн. руб. Следовательно, вывоз увеличился на 1 млрд. пудов, а выручка возросла всего на 233 млн. руб. Резкое падение цен на хлеб было вызвано подготовкой к введению золотой валюты. Хозяйства вынуждены были усилить вывоз хлеба во что бы то ни стало, чтобы выручить ту же сумму для уплаты налогов.

Общий вывод Шарапова ошарашивал: “Истощение силы наших земледельческих классов вызвано именно финансовой политикой.

Наряду с разорением земледелия происходит рост городов, куда бегут оторванные от земли элементы населения, создавая постепенно и у нас необходимый для рабочего движения пролетариат. Вот успех, окончательно приобщающий нас к цивилизованной Западной Европе. Наблюдается расцвет лишь нашей обрабатывающей промышленности, созданной на иностранные капиталы, и банков, призванных ей содействовать”.

Низкие цены на земледельческую продукцию вследствие вздорожания денег наносят ущерб земледелию. Выигрывает же даже не промышленность, а в гораздо большей степени — грюндерство, финансовые спекулянты. Истощенное земледелие, единственный покупатель произведений промышленности, не в силах потребить расширенное воспроизводство. “Это производство, с другой стороны, при всем огромном покровительстве, не может обслуживать русский рынок и допускает огромное увеличение германского ввоза, опирающегося на торговый договор, открывающий немцам Россию как рынок”.

Начинается промышленный кризис. Но еще держатся капиталисты и биржевые дельцы. Государственный банк всеми средствами поддерживает промышленников и спекулянтов. “Блистательный фейерверк погасает, оставляя удушье и зловоние”. В проигрыше остаются все классы общества, кроме финансовых хищников. Всякие промышленные и финансовые успехи России как страны земледельческой (в сельском хозяйстве занято свыше 80 % населения) мнимы, построены на песке, если они не являются результатом процветания основного промысла — земледелия. И нам нужна правда о положении страны, только правда — и ничего, кроме правды.

В программе возрождения страны, предложенной Шараповым, предусматривались: отказ от золотой валюты, понижение курса рубля до нормы и повышение цен на хлеб с тем, чтобы возвратить земледельцам (и помещикам, и крестьянам) нормальные условия производства; меры по обеспечению страны оборотными средствами, упорядочению государственного бюджета и расчету по колоссальной внешней задолженности с отказом от дальнейших займов и привлечения иностранного капитала. Первым шагом должно стать восстановление серебряной валюты (рубля).

При возвышении цен на хлеб и изобилии денежных средств возникнет возможность перехода к более интенсивной культуре земледелия, и это позволит увеличить вывоз, но уже действительно избытков, а не отнятого у голодающих хлеба, который те не в силах удержать из-за нужды в деньгах и полной невозможности их достать.

Нужно ввести монополию государства на нефть, ртуть, марганец и платину.

Разумеется, писал Шарапов, финансы — не магия, в мире экономики чудес не бывает, а то, что выдается за чудеса, входит чаще всего в сферы действия Уголовного Уложения. Так что и встав на правильный путь, мы еще долго бы несли великие жертвы, чтобы залечить страшные и

Если же не принять предлагаемые меры, то через самое короткое время, идя в принятом в 1893 г. направлении, мы увеличим нашу задолженность до полной неоплатности и тогда только 2 исхода будут впереди: война или государственное банкротство.

Попытавшись представить, что было бы с Россией, если бы выбор путей ее развития зависел от него, Шарапов написал пьесу “Диктатор” (недавно она у нас была переиздана), где изложил свое понимание задач правительства, путей урегулирования взаимоотношений капиталистов и рабочих, необходимых преобразований в управлении государством, в Церкви и пр., и показал, что он сделал бы с министрами, доведшими страну до катастрофы.

Проблемы экономики Шарапов решал, исходя из концепции широкого самоуправления в России, в основу которой положил идею обновленного церковного прихода, в ведении которого находились бы начальное и среднее образование, низовая полиция и пр.

Шарапов не только разрабатывал макроэкономические проблемы в масштабе всего государства, но и искал формы хозяйствования, отвечавшие исконному русскому представлению о справедливости. Он показал несостоятельность как мечты А.Н.Энгельгардта о “деревне интеллигентных мужиков” (интеллигенты, попытавшиеся создать такие товарищества на земле, перессорились, надорвались, разочаровались), так и общин толстовцев, и нашел свой путь, создав в своем имении подобие кооператива из крестьян, где он был руководителем. Это был, если угодно, прообраз добровольно сложившегося колхоза, в котором помещик стал председателем, агрономом и бухгалтером. Помещик, по мысли Шарапова, это не эксплуататор, а организатор совместного сельскохозяйственного производства, служащий благу своих крестьян; глава хозяйства, где плоды общего труда распределяются по справедливости, но без уравниловки. Кто знает, как бы повернулись исторические события, будь в каждой российской деревне по такому Шарапову.

Поражает кипучая энергия и разносторонность деятельности Шарапова, выступавшего как ученый, публицист, издатель, организатор производства, изобретатель (создатель особо производительных плугов и пр.), промышленник, пропагандист передового опыта хозяйствования (не только своего — он объездил лучшие хозяйства во многих губерниях). Но понимания своих идей он не нашел, на выборах в Государственную Думу не был поддержан даже правыми, не был счастлив в семейной жизни.

Надорвавшись на непосильном труде, он скончался в 1911 г. в возрасте 56 лет. Тем не менее идейная революция в экономике, которой он положил начало, продолжалась и привела к выявлению той ошибки Маркса, какой не смогли разглядеть и самые ярые критики марксизма (о ней — ниже, при разборе идей Нечволодова).

При жизни Шарапова, написавшего десятки книг и брошюр, не говоря уж о множестве статей и устных выступлений, в печати появилась лишь одна краткая заметка о нем, а после смерти — большой некролог, написанный П.Б. Струве. В советское время его имя также практически не упоминалось, и лишь в 1995 г. в Институте российской истории РАН была представлена к защите кандидатская диссертация М.Ю. Конягина, в которой впервые были проанализированы идеи Шарапова и возможность их осуществления в условиях России начала ХХ в. Вывод диссертанта весьма интересен: “При всей кажущейся несбыточности и идеализации, система Шарапова могла бы быть воплощена в России и дала бы, несомненно, свои плоды”. Так что Шарапов был как бы частично реабилитирован спустя 84 года после смерти.

 

Лекция вторая:
"ТАЙНА ЗОЛОТА"
И ТРУДЫ А.Д.НЕЧВОЛОДОВА

Разоблачение тайны
"золотого тельца"

Крупнейшим достижением отечественной экономической мысли начала ХХ в. стали труды Александра Дмитриевича Нечволодова, известного своими исследованиями в области истории России, в особенности четырехтомными верноподданнически-патриотическими "Сказаниями о Русской Земле". Важнейшую роль сыграли две его небольшие книги о российской финансовой системе: "От разорения к достатку" (С-Пб., 1906) и "Русские деньги" (С-Пб., 1907). На основании анализа данных официальной статистики Нечволодов показал, "в чем заключается тайна могущества всемирных ростовщиков, так искусно опутавших своими невидимыми сетями все трудящееся человечество".

Вся задолженность России (государственная и по гарантированным правительством частным займам) составила на начало 1906 г. 10.741.445.928 руб., платежи по долгам и проценты — 482.079.871 руб. Доходы государства по бюджету на тот же год составили 2.029.858.774 руб., расходы 2.500.972.775 руб., дефицит, подлежавший покрытию путем займа, — 481.114.001 руб.

Причиной такого финансового неблагополучия России стал, по мнению Нечволодова, "Высочайший Указ, данный министру финансов в Беловежском дворце (прямо мистика какая-то с этим Беловежьем — М.А.) 29 августа 1897 г.", согласно которому у нас установлена денежная система в золоте: "Государственные кредитные билеты выпускаются Государственным Банком в размере, строго ограниченном настоятельными потребностями денежного обращения, под обеспечение золотом". Монетным уставом (законом от 7 июля 1899 г.) 1 рубль определен равным весу 1/15 империала, т.е. равным 17,424 долей чистого золота (доля это 1/96 золотника или 44,43 мг).

На начало 1906 г. золотой запас России составлял 1.033.700.000 руб., в обращении же находилось золота на 836.100.000 руб., итого золота было на 1.869.600.000 руб. Всего в обращении золота, кредитных билетов и разменной монеты было на 2.260. 800.000 руб.

Следовательно, делает вывод Нечволодов, во-первых, всех денег в России почти в 5 раз меньше, чем одних только государственных и гарантированных правительством долгов, а во-вторых, всего количества денег в России не хватает даже для исполнения одной только государственной росписи расходов на 1906 г. А выпуск новых кредитных билетов разрешается только при условии соответствующего увеличения запаса золота в государстве по крайней мере рубль за рубль. (Нынешней России пытаются навязать похожую систему currency board, по опыту Аргентины, кстати сказать, печальному; только роль золота у нас должны были играть золотовалютные резервы Центрального банка России).

Это увеличение запаса золота может быть достигнуто пятью способами: 1) добычей золота в стране, 2) превышением экспорта над импортом, 3) путем внешних займов, 4) привлечением иностранного капитала в экономику России, 5) завоеванием новых и расширением старых рынков сбыта продукции российского производства. Каковы же здесь вырисовывались перспективы?

Добыча золота в России была невелика — от 40 до 46 млн. руб. в год. Экспорт был меньше чем импорт в среднем на 1.221.700.000 руб. По займам в золоте и платежи (с процентами) также нужно платить золотом, так что пассив золота только увеличивается. Привлечение иностранных капиталов сводится "к эксплуатации этими капиталами отечественных богатств и рабочих рук страны, а затем и вывозу золота, приобретенного в стране за продажу продуктов производства. В итоге общее благосостояние в стране понижается, а золото из России утекает".

Кажется, Россия ужаснулась, когда ей на конкретных цифрах впервые показали масштабы разграбления страны иностранными хищниками: на начало 1902 г. иностранный капитал, вложенный в экономику России, составлял 1.043.977.000 руб. А между тем "Россия за 20-летний период (1882-1901 гг.) уплатила за границу 5.740.000.000 руб.". То есть, "мы уплачиваем иностранцам в каждые шесть с половиной лет дань, равную по величине колоссальной контрибуции, уплаченной Францией своей победительнице Германии... Без войны, без затрат, без человеческих жертв, иностранцы все более и более побеждают нас, каждые пять — шесть лет нанося нам финансовый разгром, равный разгрому Франции в 1870 году" (" От разорения...", с.8).

Расчеты правительства на завоевание Россией новых рынков и расширение старых не оправдались. Ведь главными предметами нашего вывоза оставались хлеб и сырье, мануфактурного товара мы вывозили всего на 20 млн. руб. в год. Вывозили хлеб мы не от избытка, в 1905 г. в 26 губерниях был сильный недород (значит, действовали по принципу "недоедим, а вывезем"), к тому же на мировом рынке нас теснят новые поставщики зерна — США, Аргентина, Австралия и Канада. Тем более не в состоянии конкурировать с иностранной находящаяся еще в младенчестве российская промышленность. Так что "каждая новая победа на внешнем рынке будет нам даваться путем все большего и большего разорения у себя дома". При этом в стране нарастает недовольство населения неудовлетворительными условиями жизни, а отчеты военного министерства о ежегодном исполнении призыва "дают поражающую картину постепенного вырождения нашего, когда-то самого сильного в Европе народа".

Следовательно, все пути увеличения количества золота в России, необходимого для обеспечения денежного обращения на основе золотого рубля, оказались для нас закрытыми, кроме пути внешних займов, которые заведомо не позволят эту задачу решить.

Нечволодов напоминает завет Моисеев из "Второзакония", данный им своему народу: "Ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы: и господствовать будешь над многими народами, а они над тобой господствовать не будут". И вот какая картина сложилась к 1906 г.

Весь мировой запас золота, служащего деньгами, составил приблизительно 10 млрд. долл., или 20 млрд. руб. Ежегодная добыча золота в мире оценивается в 147 млн. долл., т.е. в 1,63% всего запаса золота. Запас таких денежных знаков совершенно не соответствует современным потребностям человечества. Поэтому правительства вынуждены прибегать время от времени к займам золота, причем сумма государственных долгов в 23 государствах, где введена золотая валюта, превысила 45 млрд. руб. золотом. Сумма эта больше чем вдвое превышает наличность всего золота на земле, а наибольшая часть обязательств государств по этому долгу находится в портфелях банкиров — международных торговцев деньгами. А Россия должна золотом более половины всех золотых денег на земном шаре.

И Нечволодов делает вывод большого принципиального значения: "как бы ни увеличивались в будущем производительные силы наций, каким бы тяжелым трудом ни были подавлены народы, они никогда не уплатят золотом своего золотого долга даже и после того, когда эксплуатация их "естественных богатств" попадет во власть торговцев этим "золотом". Вот неизбежная и математически точная картина будущего при настоящей денежной системе". И она сложилась не стихийно, а стала результатом целенаправленной деятельности союза финансовых магнатов мира.

Нечволодов обратил внимание на поразительный факт: российский министр финансов С.Ю. Витте испросил высочайший указ о введении в нашей стране золотого рубля как раз тогда, когда в Германии и США уже осознали пагубность этой системы. Для России же последствия реформы были еще более печальные. Ее государственный долг по внутренним займам, перешедший большей частью в руки заграничных банкиров, прежде выражавшийся в серебре, в пересчете на золото вырос более чем в 1,5 раза. Количество денежных знаков в стране сильно сократилось: в 1857 г., когда в России было еще натуральное хозяйство, а число жителей не превышало 75 млн. человек, денежных знаков было на 1.835.000.000 руб., а к началу 1899 г., при уже давно свершившемся переходе от натурального хозяйства к денежному и при увеличении численности населения до 130 млн. человек, денежных знаков было всего на 1.317.000.000 руб. По обеспеченности деньгами на душу населения Россия уступала западноевропейским странам в 2-4 раза. Нехватку денег в казне правительство пыталось компенсировать усилением вывоза хлеба, что привело к разорению значительной части нашего сельского населения, поскольку для сбора налогов осенью принимались строгие меры.

Как писал известный анархист князь Петр Кропоткин, "в России крестьянин работает до 16 часов в день и постится от 3 до 6 месяцев ежегодно, чтобы произвести хлеб, которым он расплачивается с помещиком и государством. В настоящее время полиция показывается в русских деревнях, как только урожай собран, и продает последнюю корову и последнюю лошадь хлебопашца за недоимки налоговые и арендные, если крестьянин не платит их по доброй воле, сбывая хлеб экспортеру, так что он оставляет для себя хлеба только на 9 месяцев, а остальное продает, чтобы корову его не продали за 5 рублей. Чтобы жить до следующего урожая, 3 месяца, когда год хорош, и 6, когда год дурен, он прибавляет к муке березовой коры или семян лебеды, тогда как в Лондоне смакуют сухари, испеченные из его муки".

Проследив последствия перехода России и других стран на золотую валюту, Нечволодов показал, что это мероприятие открыло путь для установления власти мирового финансового капитала над всей планетой. "С введением золотой валюты получился поистине заколдованный круг: золото только переходит из одних рук в другие и обратно, но при этом одни непомерно богатеют во все возрастающей прогрессии, а другие, в той же прогрессии, все более и более разоряются и впадают первыми в рабство, без всякой надежды когда-либо выбраться из него" ( Там же, с.31).

Но почему же механизм порабощения народов союзом мировых финансовых магнатов оставался нераскрытым? Нечволодов доказал, что корень этой системы заложен в аксиомах классической политической экономии, а самая глубокая тайна власти торговцев золотом была скрыта К. Марксом. Согласно учению Маркса, золото — это, с одной стороны, такой же товар, как и другие товары, и потому его стоимость измеряется количеством общественно необходимого времени на его добычу, а с другой, — оно есть "товар товаров", всеобщий эквивалент, на который можно обменять любой другой товар.

Однако в действительности золото, как только оно стало всеобщим эквивалентом, должно было быть выведено из ряда товаров. Нечволодов справедливо замечает: "Это научное доказательство неизменной стоимости золота, основанное на количестве рабочих часов, необходимых для его извлечения из недр земли, заключает в себе величайшее недоразумение, на котором построено однако все учение Маркса о капитале, вся неизбежность выводов научного социализма, а также все без исключения современные теории политической экономии и социального устройства, причем нигде не разбирается вопрос об истинном значении современных денег, т.е. золота, а потому их конечные выводы и невозможны для осуществления на практике" ( Там же, с.39)

В самом деле, "золото, добытое из недр земли, остается навеки неизменным, а все продукты человеческого труда подвержены изменению и уничтожению, начиная от свежевыпеченного хлеба и кончая египетскими пирамидами... Поэтому, если 2 унции золота и приняты в каждый момент при обмене равными по стоимости товару, на производство которого потрачено 40 рабочих часов, то есть громадная разница в положении потребителя товара и хозяина золота. Потребитель товара для того, чтобы вновь получить такое же количество его, должен потратить 40 рабочих часов на производство какого-либо товара, обменять его на 2 унции золота и купить на него известное количество нужного ему товара, а затем, потребив его, опять же приняться за работу и т.д.

Хозяева же золота не работают; они только отдают его взаймы для производства операции обмена, а затем получают его обратно, но уже с процентами в золоте же, купленными ценою человеческого труда, и так при каждом обороте. Поэтому каждые 2 унции заключают в себе не 40 рабочих часов, а миллиарды их, причем, ввиду того, что количество золота крайне мало сравнительно с потребностями для человечества в знаках для обмена, стоимость его обладания, хотя бы на самое короткое время, нужное для обмена, все возрастает, но не прямым путем его вздорожания, а скрытым, выражающимся в понижении стоимости товара, т.е. человеческого труда.

Вот истинная, чисто магическая ценность золота: в нем, благодаря его неизменяемости, незаметно сосредоточивается весь труд и капитал человечества, временно пользующегося им лишь с целью обмена своих произведений труда.

Это, разумеется, отлично понимал Карл Маркс... Но ему, конечно, невыгодно было объяснить тайную силу, заключающуюся в золоте, непосвященным, а потому он и дал научное определение его стоимости в рабочих часах..." ( Там же, с. 40 — 41).

Можно предположить, что Маркс просто допустил ошибку, создавая теорию стоимости, он не вник глубоко в теорию обмена. Но, так или иначе, "исходя из этого "якобы научного" основания, он создал потом, путем строгого логического построения, и всю теорию так называемого научного же социализма".

Показав ошибочность понимания Марксом природы золота как денег, Нечволодов указывает и путь преодоления этого векового заблуждения:

" Если выяснить это недоразумение в понятии неизменности ценности денег, то есть золота, поставленным Адамом Смитом и Карлом Марксом в основании их учений, то, конечно, все современные теории политической экономии, неизбежно приводящие к социалистическим принципам, совершенно неприменимым к жизни, сейчас же рухнут, и человечество может пойти по новым путям, имея впереди самые светлые и притом достижимые идеалы, — простым изменением своих понятий о деньгах.

В понятии этом надо поставить положение, прямо противоположное поставленному Адамом Смитом и Карлом Марксом, а именно: ценность золота постоянно изменяется, так как на одно и то же количество золота возможно приобрести в разное время и при разных условиях — разное количество одного и того же товара, который представляет из себя всегда одинаковую реальную ценность для человечества.

Так, всегда пуд ржи даст определенное количество хлеба, какие бы цены ни стояли на этот хлеб... Строить денежную систему, которая должна служить единственно для облегчения обмена реальных человеческих ценностей, основываясь на принципе неизменной стоимости золота, во-первых, нелепо, во-вторых, безумно..."

Эта мысль Нечволодова имеет принципиальное значение, тут он обогнал свое время более чем на столетие. В наши дни даже такой финансовый спекулянт, как Дж. Сорос, понимает, что ни доллар, ни фунт стерлингов, ни золото не могут служить основой мировой финансовой системы ХХI в., что ею должна стать какая-то единица ценности натурального продукта, и он полагает, что будущее — за деньгами, основанными на энергетическом эквиваленте (для начала — на тонне нефти).

От внимания Нечволодова не ускользнуло и то, что вожди социализма Маркс и Энгельс, "призывая пролетариев всех стран к борьбе с существующим порядком и капиталистами, под последними разумеют только землевладельцев и фабрикантов, но ни слова не говорят ни о банкирах, ни о биржах" ( Там же, с.46).

А раньше их еще "Адам Смит скрыл ростовщическую силу золотых денег" ( Там же, с.48).

В книге "Русские деньги" Нечволодов вскрыл еще ряд приемов мировой финансовой олигархии, позволивших ей намертво привязать Россию к своей системе.

Еще при Александре II началось усиленное привлечение иностранного золота в Россию — путем займов и поощрения иностранных инвестиций. Деньги шли на широкое строительство железных дорог (в том числе и многих ненужных), позднее — на обслуживание проникновения России в Маньчжурию и Китай (строительство порта в Дальнем и пр.). Прежний русский экономический строй принимал несвойственные ему ранее формы. Земледелие и мелкие промышленные предприятия падали, но создавались новые крупные предпрития. Получаемое извне золото постоянно уходило назад в виде процентов и дивидендов на вложенный капитал. Для его обратного привлечения заключались новые займы. Жизнь страны продолжалась и даже внешне развивалась, но это были уже нездоровые жизнь и развитие.

Но вот грянула русско-японская война, которую Россия бесславно проиграла. Сменился министр финансов, а вместе с тем произошло и изменение финансовой политики. Вместо покровительства крупной промышленности и железнодорожному строительству был провозглашен режим строжайшей экономии и сокращения кредитов. Многие предприятия обанкротились, и их за бесценок скупили иностранцы (в чем им помогало само российское министерство финансов), быстро росла безработица. У помещиков также не стало оборотных средств, крестьяне, страдавшие от малоземелья, теперь, не получая кредитов, не могли прикупить земли. Правительство вело линию на передачу земель крупных владельцев мелким, но эти ценные бумаги также скупали иностранцы. В итоге сложилось такое положение, когда "благодаря современному устройству русских финансов, для того, чтобы выстроить железные дороги на русской земле, русскими рабочими руками и из русских же материалов, Россия в течение многих десятков лет должна платить огромные деньги иностранному капиталу и на столько же десятков лет обременять этой данью расчетный баланс".

Хуже всего обстояло дело в сельском хозяйстве, где кредиты получить было практически невозможно, орудия производства оставались примитивными, осенью урожай скупали за бесценок спекулянты, и не продать его было нельзя, потому что деньги необходимы для уплаты налогов. Но и во многих отраслях промышленности дела обстояли не лучше. Например, на металлургических заводах Урала заработную плату рабочим выдавали слитками и кусками железа (как в наши дни ее подчас выдают кастрюлями или даже конским навозом для удобрения огородов).

Как и ныне, по статистике все обстояло благополучно, даже лучше — расходы покрывались доходами, бюджет был бездефицитен. А положение страны оставалось бедственным. Собирать же доходы было легко — их львиную долю составляли акцизы — на алкоголь, спички, керосин, чай, сахар. После 1905 г. участились грабежи, убийства, разорение помещичьих усадеб. Даже немецкий экономист марксистского толка К.Каутский писал, к чему приводит торговая и вообще экономическая политика царского правительства:

" Развитие класса капиталистов в России идет, с точки зрения вдохновителей этой политики, слишком медленно. Поэтому делаются все усилия для того, чтобы все более увеличивать приток иностранных капиталов, чтобы повысить количество вырабатываемой в России прибавочной стоимости, уплывающей за границу... Эта политика... идет преимущественно на пользу чужим странам.

Благодаря этой политике, капитализм проявляется для русского народа только со своей отрицательной стороны. Он не ведет к росту богатства. Капитализм приносит России лишь сопровождающие его муки: она не получает своей доли в его приобретениях и триумфах...

Чтобы вырвать Россию из этого состояния, прежде всего необходимо изменить ее экономическую политику на политику развития ее национальных производительных сил. Но все это требует денег".

И Каутский подсказывает, откуда можно было бы взять эти деньги:

" Монастыри богаты золотом, серебром и драгоценными каменьями, хранящимися без пользы в сокровищницах; революция овладеет ими, продаст камни, вычеканит из дорогого металла монеты и добытые таким путем средства употребит на благо народа".

Нечволодову такой совет показался кощунственным, к тому же, по его подсчетам, церковных драгоценностей было в России совсем немного в сравнении с потребностями экономики. Но, как мы знаем, рецепт Каутского не был забыт большевиками после революции 1917 г., и даже не Ленин был первым, кому пришла в голову эта мысль.

Нечволодов прослеживает историю борьбы против введения в России золотой валюты, отмечая, что еще в 1857 г., когда Е.И. Ламанский начал разрушение финансовой системы графа Канкрина, наш выдающийся экономист Н.Г. Чернышевский доказывал неоспоримые преимущества бумажных денег. Нечволодов обратился и к крупнейшим международным авторитетам, в частности, к тогдашнему лидеру демократической партии США Вильяму Брайену, за которого на президентских выборах проголосовали десятки миллионов избирателей, потому что он обещал в случае его избрания отменить денежную систему, основанную на золоте. Брайен ответил:

" 1) Государство должно иметь денежную систему, приноровленную к его собственным потребностям, Ни одна нация не должна быть зависящей от других как относительно денежной системы, так и финансовой политики. 2) Так как малое количество денежных знаков дает владельцам денег значительно большую власть над слабыми и неимущими, то достаточное количество этих знаков особенно необходимо в государстве, где народная масса бедна. 3) Задача правительственных банков должна заключаться в понижении учетного процента и в предоставлении возможностей иметь дешевый кредит для производительного труда всем людям малого достатка. 4) Все проектируемые правительством реформы могут только в том случае привести к успешным результатам, если они будут проводиться вне зависимости от иностранного капитала".

Примерно такой же ответ получил Нечволодов и от бывшего министра финансов Франции.

Хотя в странах Западной Европы к тому времени также утвердились денежные системы, основанные на золоте, однако в России она приняла самые невыгодные для нас формы. Во-первых, российское правительство гарантировало размен бумажных денег на золото безо всяких ограничений, а во-вторых, обязало иметь золотой запас, превышающий объем денежной массы в бумажных рублях (тогда как на Западе золотом обеспечивалась примерно одна треть ее).

В итоге сложилась такая картина: "Эти залежи избытков золота взяты нами, разумеется, в долг в тех же государствах Западной Европы, и проценты по ним в несколько десятков миллионов рублей в год мы платим тем же государствам золотом... Казалось бы, чтобы не платить проценты на эти залежи, раз они лежат у нас без всякой работы, естественно было бы вернуть их обратно в те государства, где мы их заняли, скупив на соответствующих биржах наши процентные бумаги, выпущенные при их займе. Но мы этого не делаем". Наоборот, кредитных билетов мы выпустили намного меньше, чем могли бы при данной величине накопленного золотого запаса. А в итоге — денежных знаков не хватает, а заводы Урала скуплены англичанами, и — о стыд для Великой Державы! — в Англии и Америке объявлен "благотворительный сбор" на 4 млн. руб. для прокормления наших крестьян в неурожайных областях, где, по словам бывшего члена Государственного Совета Н.П. Шишкова, питаются страшным хлебом с берестой и соломой, от которого дети мрут уже на вторую неделю. Вот она, "гуманитарная помощь" Запада, грабившего Россию на миллиарды и кидающего жалкую милостыню нерадивым русским, вот когда она, так знакомая нам сейчас, началась!

Перечислю кратко основные выводы из программы возрождения России, предложенной Нечволодовым:

С переходом России на бумажные деньги "сразу и навсегда прекратятся все внешние займы и дальнейшее ее закабаление иностранным капиталом. Россия постепенно станет тем, чем она и есть в действительности, то есть богатейшей страной.

Капиталистическое хозяйство, которое искусственно прививалось у нас за последние 50 лет, постепенно заменится хозяйством, основанным на принципах коллективизма и кооперации. Исчезнет мало- помалу пропасть между работодателем и работником. Всякий участник производительного труда будет сознавать себя пайщиком общегосударственного хозяйственного предприятия, интересы которого совершенно тождественны его личным.

Благодаря достатку в деньгах можно будет поставить наше земледелие на должную высоту...

Введение бумажных денег, конечно, будет невыгодным частному капитализму, торгующему деньгами. Ростовщичество, во всех его видах, будет сильно подорвано. Это вызовет негодование масонского международного капитализма".

Говоря о переходе всех государств на бумажные деньги, Нечволодов имел в виду не просто техническую операцию в области финансов, а отмеченную выше переоценку ценностей, когда натуральный продукт станет основой денежной системы. Только при этом условии, полагал он, "путем изменения денежной системы и превращения золота из денег в обыкновенный товар наряду с другими человечество может достигнуть следующей ступени своей экономической эволюции, и настанет мирная эпоха всемирного хозяйства. Люди станут работать на себя, а не в пользу своих ростовщиков. Деньги сразу потеряют свою магическую силу и превратятся в безобидные знаки обмена для приведения во взаимодействие двух единственных составных частей капитала — труда и земли с ее произведениями. Благодаря им не только исчезнет нищета, но наступит постепенно, и притом совершенно мирным путем, та эпоха "довольства для всех", которую ставит своим идеалом современной анархический коммунизм.

Все международные отношения, строящиеся ныне вследствие тайного ига золота, на принципе убить друг друга, неизбежно сложатся сами собой по принципу — помочь друг другу.

Человечество начнет жить по заповедям Христа. Царящий же ныне антихрист, князь мира сего — маммона, будет повержен в прах.

Такова вероятная картина будущего, при общем переходе всех государств на бумажные деньги.

Когда совершится этот переход, да и совершится ли он вообще, мы не знаем. Много темных сил заинтересованы в том, чтобы настоящий капиталистический строй продолжался бы еще долгие годы и чтобы дальнейшая жизнь человечества направилась по совершенно иным путям.

Во всяком случае для России безотлагательный переход к бумажным неразменным на золото деньгам является в настоящее время неизбежным, и всякое промедление грозит как нашей самостоятельности в международном отношении, так и кровавыми столкновениями на экономической почве внутри Империи".

И Шарапов, и Нечволодов, в соответствии с условиями того времени резко критикуя правительство, не могли бросить тень на самого Николая II, который и был главным европеизатором России. Они были монархистами и консерваторами, в области экономики считали первостепенной задачей развитие сельского хозяйства, переход к его интенсификации, и это предусматривало постепенное развитие всех отраслей промышленности. Как безусловно умные люди, они, вероятно, понимали, что такое развитие страны немыслимо без уничтожения привилегий дворянства и вообще без коренной перестройки общественных отношений, но добивались ее не революционным путем, а через согласование интересов разных классов.

Итак, если российские либералы и иностранные "друзья" выступали за движение нашей страны по пути капитализма, а марксисты разрушали устои самодержавия и держали курс на социалистическую революцию, то упомянутые мной отечественные мыслители были сторонниками Третьего, как они считали, истинно русского пути развития, эволюционного, основанного на "союзе барина и мужика" (таким был девиз "колхоза" Шарапова). По их убеждению, это был единственно достойный путь подъема угнетенной Западом России без той кровавой дани, какую пришлось бы заплатить стране, народу при ином повороте событий.

Зная, какое сильное сопротивление окажут влиятельные круги, заинтересованные в сохранении власти "золотого тельца", коренному изменению денежной системы, и Шарапов, и Нечволодов предлагали меры по смягчению недостатков золотой валюты на то время, пока она сохраняется. Но и эти их идеи осуществлены государством не были, а разразившаяся вскоре Первая мировая война и последовавшая затем революция вообще сняли эти вопросы с повестки дня.

Однако ныне, в изменившейся обстановке некоторые идеи Шарапова и Нечволодова (о наследии других русских экономических школ нужен особый разговор), особенно те, которые были направлены на освобождение России от ига иностранного капитала, вновь приобретают актуальность, и ознакомление с ними современных русских патриотов — дело весьма важное и нужное.

Вернуться в Линдекс